— Нам нужно готовиться к вылету! — добавил командир, повысив голос.
— Вас ждет сюрприз.
— Мы недавно потеряли пилота. Я не желаю опозориться еще раз.
— Не волнуйся.
Взяв Палиолина за плечи, Ортан развернул его в направлении звена из пяти стоящих на шасси тяжелых истребителей с широкими носами и толстыми корпусами. Их броню, черную с серебристыми полосами на кромках, пересекали полосы резкого белого света потолочных люменов. Боевая раскраска самолетов менялась в зависимости от их расположения и настроя. Массивные подвесные контейнеры с управляемыми ракетами словно тянули наклонные крылья вниз и придавливали низ фюзеляжа к палубе. Над кормой торчали хвостовые рули — две грубые функциональные пластины черного металла.
Вертэнус вздохнул. Он стоял подбоченившись и с восторгом рассматривал ведущую машину. Настоящая драчунья, кулачный боец. Шрамы только добавляли ей свирепости. Сломанные кости лишь делали ее крепче. Приятная внешность не волнует никого, кроме сторонних наблюдателей. Что может быть прекраснее в бою, чем выжить под шквальным огнем и увидеть отчаяние в глазах противника за долю секунды до того, как разнести его в клочья своими пушками?
Действительно, что?
В общем, «пускай он проявляет жалость к побежденным; а победителям ничто не страшно»[38].
Лучше Шекспира не скажешь.
— «Молния-Примарис», — выдохнул Палиолин.
— Самолеты не успели починить до Весты. На военных играх их пилотов перевели в другие отряды, поэтому они задержались там вместе с основными силами Пятьдесят второй.
Эдоран хмуро, с сомнением разглядывал неизящные машины.
— Механикусам они весьма нравятся, — заметил Тайро.
— Как и красные рясы, — огрызнулся Эдоран.
— Они совершенны! — провозгласил командир.
Ортан склонил голову:
— У гардинаальцев, по сути, не осталось воздушных сил. В звене перехватчиков нет необходимости. И…
— Молчи, брат. — Палиолин подкрепил приказ взмахом руки. — Обойдемся без прозаических соображений: мы не оснащение Железных Рук, нас не надо умасливать. Мы полетим на любимых машинах Мозеса во имя его, и брат-по-крылу будет духовно сопровождать нас.
Вертэнус улыбнулся, но ничего не сказал. Остальные братья понимающе закивали.
Палиолин положил ладонь на нос ведущего самолета:
— «Пурпурное солнце». Мы почтим Труракка по нашему обычаю — приложим все усилия, чтобы превзойти каждое его достижение.
Встав в круг, легионеры обнялись между собой и с шестым братом, что присутствовал здесь духовно. Разойдясь, они впятером поспешили к истребителям.
Феррус Манус атаковал еще до того, как с его губ слетела команда о начале боя. Он двигался с ошеломительным для мускулистого гиганта проворством. Будь на месте Акурдуаны менее умелый дуэлянт, примарх вбил бы его в пол. Даже капитан Третьего восхищенно охнул, уклоняясь от напитанного гневом металлического кулака, который пронесся у него перед глазами. Медузиец дрался в полную силу. Взревев, он размахнулся снова.
Пока Акурдуана увертывался от ударов, приседал или отскакивал, его наполняло волнующее чувство: сочетание жути и эйфории. На сердце у воина было легко и радостно — последний раз он испытывал нечто подобное в поединке на мечах, когда бился со старым Коринфом. Еще до успеха Объединения.
Зарычав, Манус провел крюк слева. Космодесантник пригнулся, кулак примарха лязгнул о прутья. Акурдуана отпрыгнул назад: он только отступал, даже не стараясь парировать выпады клинками.
С тем же успехом воин мог заблокировать едущий на него «Гибельный клинок».
Он отклонялся и петлял, кружил и ускользал. Сабли сливались в размытое пятно, выписывая ложные финты. Полагаясь на чутье, капитан двигался быстрее мыслей в генетически улучшенном мозгу, но даже превосходство матерого Громового Воина над дерзким юнцом не шло ни в какое сравнение с господством примарха над легионером. Их разделяла зияющая пропасть.
Акурдуана ухмыльнулся. Он решил попробовать.
Осыпав воина градом сокрушительных ударов, Феррус вынудил его прижаться к прутьям. Мечи легионера пронзили уязвимые сочленения черного доспеха, но исполин обратил на них не больше внимания, чем на уколы от жала докучливого насекомого. Взмахнув Тимуром, капитан отвлек Мануса и тут же всадил ему в пах прямой клинок Афинии. Мастерски сработанное оружие пробило тяжелую кольчугу, но застряло меж двух смятых звеньев.
Заворчав, Феррус наотмашь хлопнул по чарнобальской сабле запястьем. Древний греканский клинок раздробился, исписанные рунами осколки металла вонзились в пол у ног Акурдуаны. Удар вышел таким мощным, что у легионера разломилась латная перчатка, по наручу пробежала паутина трещинок, а плечо едва не выскочило из сустава.
Капитан то ли закричал, то ли захохотал.
— Почему ты смеешься? — Манус отступил от соперника. Даже без оружия он доставал далеко.
Воин только пожал плечами.
— Потому что, — сказал он, перехватив Тимура двумя руками.
Яростно зашипев, примарх атаковал так быстро, что Акурдуана просто не смог уклониться от громадного кулака. Легионер издал потрясенный вопль, чувствуя, как кираса вминается ему в грудь. Палатинская аквила неровно раскололась посередине, на горячую полужидкую руку Ферруса посыпались хлопья сусального золота. Костяшки пальцев Мануса вошли еще глубже. Пластина сросшихся ребер хрустнула и подалась.
Еще не успев ощутить боль, капитан отлетел назад и врезался в прутья с такой силой, что сломал еще несколько костей. Клетка оказалась прочнее — Феррус строил ее с расчетом на то, чтобы сдержать мощь примарха. Ограждение даже не погнулось. Завибрировав с металлическим гулом в диапазоне баса-профундо[39], оно отбросило воина обратно на ринг. Рухнув ничком, Акурдуана вскрикнул от боли в треснувших ребрах.
Что-то неимоверно тяжелое сдавило ему плечо, заставив тихо простонать. Захват сомкнулся на керамите, покрытом золотой резьбой, и потянул легионера вверх.
Манус впился жгучим взором в зрачки капитана, будто поглощая его глаза своими. С ярко пылающим лицом примарх отвел руку для последнего удара.
— Однажды я тоже сражался с Императором. Он гораздо могущественнее, чем ты способен вообразить. Как твой смертный родитель мог противостоять Ему?
Акурдуана едва видел занесенный над ним кулак. У легионера заплыл глаз, окровавленное лицо распухло.
— Он до последнего давал отцу возможность сдаться.
Воин издал смешок, похожий на булькающий кашель.
Феррус нахмурился:
— Объясни, почему ты смеешься!
— А вы не понимаете?
Примарх стиснул пальцы, и керамит под ними затрещал. Мечник ухмыльнулся, поморщился, ухмыльнулся
