– Мне больно, Женя.
Я не помню того момента, когда появился Пиковый. – Ты – молодец, – сказал он мне покровительственно, – ты обещал помочь и честно пошел к мосту. Это было важно для меня. Тогда я понял, что обязательно тебя приглашу, когда ты будешь готов.
Он стоял рядом со мной, и просто, без эмоций, смотрел на лежащую на кровати девушку.
– И здесь нашел ее. Но только она ждет не тебя, – его голос был таким ровным и безмятежным, как будто это была сцена из фильма, который он видел сотни раз и был не способен эмоционально переживать.
– А кого?
Туз не успел ответить. Лена внезапно встрепенулась, в ее глазах мелькнуло осознание.
– Женя.
Туза передернуло от собственного имени, от ее осознанного обращения, и, видимо, от воспоминаний, которые перестали быть обобщенными и отдаленными, а остро прорезались через мутную ткань времени в реальность «здесь» и «сейчас». Он отступил на шаг назад, но тут в его крыло вцепились бледные пальцы с отросшими слоящимися ногтями. Лена, та самая Лена, которая, по заверениям Туза, таинственно исчезла из запертой изнутри комнаты, ухватилась за перепончатое крыло и не спускала глаз с похожего на маску лица.
– Женя, когда ты придешь? Женя…
Пиковый попытался вырваться, но его держали крепко. Перепонка крыла натянулась под пальцами так, что сквозь нее стали видны полукружия ногтей. Туз зашипел.
– Женя.
Лена слегка пошевелила вживленными крыльями, источавшими явственный запах гнили, и сильнее впилась в крыло Туза. Тонкая кожа разорвалась под нажимом, на пол закапала кровь. Туз вскрикнул и снова рванулся, но пальцы девушки сжались еще крепче.
– Помоги мне. Мне больно.
Лена подняла руку выше, изловчилась и ухватила Туза за горло. Тот захрипел, на его шее показались кровавые полосы от ногтей.
Я попробовал расцепить ее пальцы, но стальная, нечеловечески сильная хватка даже не думала поддаваться. Не понимая, что делать с иллюзией, которая убивает хозяина, я выбежал из комнаты в надежде найти помощь, но не смог узнать места. Мы с Эмилем точно не проходили здесь. Вместо коридора, который должен был привести меня на платформу, я находился в помещении, уставленном небольшими камерами, чем-то напоминающими поваленные набок душевые кабины.
Это были камеры с людьми, запертыми внутри. Я насчитал не меньше десяти. Нагие и истощенные, несчастные напоминали бракованных кукол, снятых с продажи и забытых на сыром, обшарпанном складе. Футуристичность картины дополняли полумаски на нижней части лиц и стыдливо оставленные накладки в области паха. От камер змеями вились провода и шланги. Я осторожно наклонился к ближайшей из них. Женщина внутри была жива. Я видел, как размеренно поднимается и опускается грудная клетка, как двигаются под сомкнутыми веками ее глаза, как слегка подергиваются во сне мышцы. До меня дошло, что то, что я вначале принял за полумаски и накладки, было примитивной системой жизнеобеспечения с подведенными трубками для питания и выведения отходов. В камере рядом лежал мужчина. Он метался, словно ему снился кошмар. Третья камера оказалась занята совсем молодым парнем с умиротворенным лицом. В них поддерживали жизнь, но позволили мышцам атрофироваться. Это должен был быть чрезвычайно долгий сон, из которого они не планировали выходить. Последняя камера в конце комнаты была пустой. Крышка была откинута, провода и трубки аккуратно сложены сбоку. Прошло не больше секунды, когда за спиной послышались мягкие шаги.
У стены стоял Эмиль. Ноги его по щиколотку утопали в холодной воде с плавающими в ней треснувшими пробирками. Гимнаст стоял и смотрел на меня, слегка склонив голову набок и перекатывая по руке прозрачный шар. От локтя до кисти и обратно.
Одна из фигур в отдаленном боксе начала метаться под стеклянной крышкой, будто в бреду. Пальцы пытались схватиться за гладкое стекло, светлые волосы растрепались, а из-под полуоткрытых век показались белки глаз.
Стеклянный шар упал с руки мальчишки с громким стуком и разлетелся на куски, ударившись об пол под водой.
Изо рта у девушки в боксе рядом пошла кровь. Мужчина в соседней камере схватился обеими руками за голову. А парень чуть дальше лежал, широко раскрыв глаза и глядя в пустоту. Посиневшие губы беззвучно шевелились.
Из люка в потолке хлынул дождь вперемешку со снегом. Пол покрылся слоем ледяной воды.
– Эдик.
Эмиль встал точно под открытый люк, где мгновенно насквозь промок в своем тонком цветастом костюме. С темных волос капала вода, оставляя круги в лужах на выложенном плиткой полу. Из-за туч пробился тусклый свет, но и его вполне хватило, чтобы отчетливо видеть его лицо. До странного взрослое, с синяками под запавшими и усталыми глазами. Маленький цирковой стоял и просто смотрел на меня, думая, кажется, о чем-то своем. Я и сам не видел больше ничего, кроме этого пятна света на полу, празднично мерцающих блесток костюма и редкого колючего снега. Вой ветра в бетонной трубе заглушал остальные звуки. Если напрячь слух, то в шуме льющейся воды и завывании ветра можно было различить отдаленные отзвуки оркестра, играющего туш.
Эмиль начал медленно подниматься по скользким от воды металлическим скобам наверх, к дождю, снегу и ветру. Туда, где на грани слышимости гремел оркестр. Мальчик оглянулся, улыбнулся одними губами и что-то крикнул. Что именно, я не разобрал в шуме дождя и нарастающих звуках музыки.
Маленький циркач быстро вскарабкался по лестнице, а я, стоя под люком, поднял голову к небу и увидел там, в вышине, туго натянутый канат. Эмиль ловко взобрался на площадку, постоял там немного, глядя на что-то впереди, и шагнул на трос.
А я смотрел на хрупкую фигурку, медленно бредущую куда-то по тонкой веревке, и чувствовал, как время растягивается в вечность.
Я не осознал момента, когда мир вокруг меня перестал существовать, и не осталось ничего, кроме темноты. Спину холодил бетонный пол, а перед глазами вдруг поплыли красноватые круги. Где-то грохнула металлическая дверь. От резкого звука я вздрогнул и открыл глаза. Прямо надо мной, чуть покачиваясь, висела лампа на ржавой цепи. С плафона клочьями свисала паутина. От теплого оранжевого света на душе появилось странное ощущение спокойствия. Поддавшись этому чувству, я снова прикрыл глаза, но именно в этот момент на лоб мне капнуло что-то горячее. Потом еще и еще.
Под потолком висел Туз. Как настоящая летучая мышь, он зацепился за кусок старой трубы и висел вниз головой. Раскрытые крылья безжизненно свесились к полу, а горло было разодрано и раскрыто так, что при желании можно было рассмотреть внутренности. По лицу Туза струилась кровь. Густые капли стекали по волосам и падали на пол с отчетливым влажным звуком.
Пошатываясь, я встал и вытер кровь со лба. После
