Тут у него в голове загромыхал утробный хохот – Карабас, похоже, видел всю сценку чьими-то глазами и веселился.
– Дуй обратно, – отсмеявшись, телепатически распорядился бар Раббас. – Крекеров не надо, я передумал. Хлеба белого возьми, сегодняшней выпечки. Если будет хала – отлично, бери две. Сливок тоже не надо. Мяса килограммов пять, только не трефного. И водки две бутылки захвати. Нет, четыре. Пошёл!
Усталый и грязный педрилка поплёлся обратно, недоумевая, с чего это вдруг Карабасу захотелось мясца. Злость он сорвал на Пьеро, угостив его на прощание основательнейшим пинком в почку. Пьеро взвыл так страшно, что першерон отпрянул и треснулся крупом о забор.
По дороге Арлекин – уже не такой весёлый, как в прошлый раз – встретил Напси. Тот шествовал в направлении, известном не ему одному: он был с дамой. То есть с длинной таксой, кою он сладострастно обнюхивал за ушком правым глазным рыльцем. На спине у гульливого пёсика сидел маленький бэтмен-поводырь. Денежный мешочек в зубах убедительно позвякивал. В общем, Напсибыпытретень никоим образом не производил впечатление несчастного инвалида. Арлекина он не заметил – ну или сделал вид, что не заметил. Педрилка-то знал, что Напси, когда надо, чует своими рыльцами не хуже, чем другие очезрят.
Вообще, подумал Арлекин, провожая парочку неласковым взглядом, ушастый собак как-то очень уж быстро прижился и втёрся в доверие. В том числе к шефу. Тот, конечно, прозревал пёсика насквозь. Но, похоже, его всё устраивало. Так что Карабас позволял ему проводить с ним вечера и даже спать под своей кроватью. Зато Напси носил Карабасу в зубах тапочки, вылизывал руки после еды и играл ему на банджо. Сей талант вкачала ему в мозг мать-калуша, вместе с ещё несколькими странными – и, чесгря, совершенно бесполезными – умениями. Например, Напси неоднократно похвалялся, что умеет настраивать ульмотрон, совершать намаз и мучмарить фонку. Что это всё такое и зачем оно нужно, пёсик не знал. Бар Раббас, судя по всему, был об этих вещах осведомлён лучше: он как-то заметил, что на войне хороший ульмотронщик сто ит взвода долбоботов. Над намазом Карабас просто посмеялся. А вот по поводу фонки – встревожился, стал расспрашивать пёсика про какое-то «учкарное сопление» и ещё что-то, совсем непонятное. Удовлетворительных ответов не получил – но с этого момента стал относиться к Напси с некоторым дополнительным уважением.
За всеми этими размышлениями ноги сами привели Арлекина в лавку Бон-Бон. Та удивилась, но Арле объяснил своё появление начальскими капризами. Добрая поняша предложила дикую осетрину и поросячье филе. Педрилка закупился тем и другим, взял ещё и водки – и, довольный, отправился в гостиницу, рассчитывая на заслуженную похвалу и последующую свободу.
На сей раз он обнаружил Пьеро в номере шефа. Странным образом он производил впечатление вменяемого. Он что-то негромко втолковывал Карабасу, а тот его внимательно слушал. И, судя по выражению лица, не только слушал, но и просматривал собеседнику голову.
– Даже если так, мы ничего сделать не можем, – заключил Карабас, когда Арлекин вошёл с пакетами. – Давай разбирай, сейчас я повариху позову, – сказал он Арле. – Только мясо сначала вытащи, я его кошеровать буду… Так, а это что? – он встревоженно принюхался.
– Свинина парная, – брякнул Арлекин. – И осетры.
Через пару минут он сидел на полу с куском сырого мяса во рту. Не подчиняющиеся ему челюсти медленно пережёвывали сырятину. Правая рука время от времени поднималась и давала своему владельцу по роже. Левая упорно лезла ему же в задницу.
– Шлимазл, – цедил сквозь зубы Карабас, пытаясь сократить мышцы левой руки жертвы ещё сильнее, – скобейда дефолтная, недоносок ебанический. Я сколько раз тебе говорил – никогда не бери свинину! Никогда! Сколько можно напоминать, что я еврей! Свинина – трефа, ло кошер, символ антисемитизма! Ты зачем её мне принёс, гусь лапчатый? Да ты ещё и перепончатый! – правая рука нанесла последний удар и бессильно повисла.
– Но шеф! – Арлекину было больно, обидно, и особенно обидно было то, что всё это происходило на глазах у Пьеро. – Осетрина же ещё есть?
– Знают все, что осетрина – это рыбная свинина! Гоям нравится она, а для нас запрещена! – выдал Карабас.
Арлекин только рот разинул: доселе он не замечал за своим шефом склонности к стихосложению. Видимо, общение с Пьериком дурно влияло на рассудок.
– Ладно, чего уж теперь-то, – сказал Карабас несколько более миролюбиво. – Руку из жопы вынь. Пойди в лавку и купи нормальной телятины. Козлятины можешь взять. Но не свинину и не конину! И вообще: принесёшь опять какой-нибудь не той херни – ноги в рот засуну.
Арлекин, униженный и раздосадованный, снова поплёлся в город. У Бон-Бон он решил больше не появляться, а сделал крюк и добрался до местного универмага. И уже на кассе обнаружил, что где-то посеял мешочек с деньгами – судя по всему, ещё в гостиничном дворе.
Проклиная всё на свете, он поплёлся обратно и потом минут двадцать ковырялся в грязи, надеясь найти золото. Он уже собрался идти к гостиничному эмпату, но тут его голову посетил Карабас и глумливо проинформировал, что мешочек, оказывается, уже нашёл Пьеро. Арлекин подумал о шефе очень скверно. Карабас это услышал и за невосторженный образ мыслей немедленнно покарал – послав Арле такую судорогу внутренностей и кишечника, что бедолага чуть было не издох в корчах.
После этого бар Раббас сменил гнев на милость. А именно – сообщил измученному педрилке, что в четвёртый раз ходить за продуктами ему всё-таки не придётся: раввин уже озадачил этим Напси. Так что Арле может забирать деньги и отправляться на все четыре стороны. Главное – чтобы его было не видно и не слышно.
Но Арлекину уже ничего не хотелось. Настроение упало ниже плинтуса. Жопная дырка, измученная и надорванная, просила покоя. Аппетит тоже куда-то пропал. Поэтому он отправился к себе в номер, собираясь выспаться.
Около номера он застал какую-то непристойную суету. Фиолетовая поняша в полосатых гольфиках притёрлась к двери крупом и бесстыдно нанизывалась на дверную ручку. Рядом две почтенные на вид старушки-поньки неистово лобызали друг другу срамные уста. Ещё одна поняша, розовая и хрупкая, прижавшись к стене, кончала без посторонней помощи. Тут и у самого Арле зачесалось в промежности.
Уже понимая, в чём дело, он, отогнав похотливую тёлку, приоткрыл дверь номера. И увидел именно то, чего и ждал: всё того же Пьеро с той же самой дежурной. Пьероша пёр, поняша пёрлась. Остальные тащились по генерируемому им эмополю.
Понимая, что этак сюда скоро сбежится весь этаж, Арле плюнул, выругался матерно и гневно – и отправился в гостиничный бар. Отсутствие наличных в этом случае роли не играло: у Карабаса и его команды была хорошая финансовая репутация.
Бар Раббас, за Арлекином присматривавший, осторожно достал своё сознание из чужого. Чувство было – как
