– Ты хочешь найти в Московии честных людей? – рассмеялся Тассер, прихлёбывая вино. – Если кто и есть тут из достойных людей, то они утонут в море варварства. А ангарцы, говорят, одной с ними веры и языка.
– Так и есть, сэр Томас, – кивнул Патрик, подходя к столу. – Но они сильно отличаются от московитов. Они скорее похожи на выпускников Оксфорда среди толп грязной деревенщины.
– Даже так? – изумился сэр Ричард. – У них тоже есть университеты?
– А почему бы им не быть? – пожал плечами Дойл.
Покидающий на следующей неделе Москву Томас Тассер обещал обратиться к Карлу с просьбой повлиять на царя Михаила, дабы тот позволил англичанам установить сотрудничество с Ангарским княжеством. Если же Карл не обратит на это внимания, а он не обратит, был уверен сэр Томас, то придётся обращаться к парламенту. Среди прочего им придётся показывать и составленный ангарским послом протокол о правонарушении англичан, написанный несомненно на английском языке, но стиль написания и возможное произношение явно отличались от лондонского говора, на котором говорила элита Англии.
– Как это объяснить? – восклицал Тассер, когда в очередной раз пытался переписать этот документ на удобоваримый для чтения вариант.
Ангарск. Поздняя осень 7150 (1642)
«Гром», тянувший баржу, добрался до Владиангарска к первому снегу, это был последний на этот год рейс. Из Енисейска вместе с частью московского посольства Ангарии были доставлены три с половиной сотни человек, преимущественно молодых мужчин, для поселения на Амуре в районах Зейского и Сунгарийского устьев. Среди них было до сотни литвинских полоняников, захваченных отрядами украинных воевод в мелких стычках на границе. Остальными были охочие людишки – нижегородцы, набранные людьми Кузьмина на берегах Волги. Царь же, помимо литвинов, прислал двадцать шесть семей из Пскова и окрестностей, которые были замешаны в каких-то сношениях с Речью Посполитой. Были среди них и люди знатные, родовитые.
– Вновь Сибирь становится местом ссылки для политических, – заметил по этому поводу Радек.
– А нам-то что? – хмыкнул Саляев. – Пусть Михаил избавляется от неугодных, ссылая их к нам, чем гноить их по тюрьмам. Или что там у него, застенки?
Помимо людей Грауль привёз и заказанных Дарьей мурлык – в ящиках пищало, шипело и мяукало около четырёх десятков пушистых бестий. Были доставлены и пара десятков лохматых псов да двенадцать жеребят. Слово своё Михаил Фёдорович сдержал – ангарский путь, обозначенный на картах, обустраивался выделенными для этого царём людьми, правда, за ангарское жалованье. Ну и пусть, не обеднеет Сокол, зато сократится время, проводимое в пути.
Ну а самым интригующим моментом этого каравана было прибытие пятнадцати семейных священников. Этих колоритных товарищей немедля, ещё в Енисейске, отделили от сопровождавших их дьяка с командой подьячих и без обиняков оставили в сибирском городке, не пустив на «Гром». На этих попов у Соколова были свои, далеко идущие планы – они были необходимы для того, чтобы нести слово Христово среди амурцев, вовлекая их тем самым в русское культурное пространство. Ведь, насколько помнил Вячеслав, крещённые русскими миссионерами алеуты были вернейшими союзниками русских в освоении Северной Америки и даже несли караульную службу в Елизаветинской крепости на Гавайских островах, когда русский баварец Шеффер осваивал острова. И наоборот, если не уделять этому внимания, как поступили в своё время новгородцы со своими данниками в финских лесах, то пришедшие туда со священниками шведы надолго обосновались там, понастроив лютеранских кирх. Некоторые миссионеры плохо кончили, конечно, но общая цель того стоила. Финские провинции так и остались бы в руках Стокгольма, если бы русские воины не отобрали их у шведской короны.
По прибытии Грауль и Кабаржицкий несколько дней пропадали у Соколова в кабинете, отчитываясь о поездке на Русь. Здесь их, помимо прочего, ждал приятный сюрприз: бурятский князь Шившей, прибыв на собрание вассалов в Ангарске, привёз князю Соколу несколько тюков скрученных листьев давно испрашиваемого им чая. Тюки эти он обменял в ойратском стойбище на железные изделия и оружие, которое получил у казаков Усольцева, строивших Читинский острожек на месте перехода от реки Хилок до реки Ингоды. Теперь чашки с ароматным напитком только и успевали заносить в княжеский кабинет.
Обсудили мужчины и международное положение Московской Руси. А оно было аховым, впрочем, положение такое было скорее нормальным состоянием их Родины. Москву окружали сплошь недруги – с северо-востока новгородские и псковские земли подпирало шведское королевство, с запада на смоленские и черниговские пределы засматривалось польско-литовское государство, а на юге в славянские земли вцепился клещом кровавый упырь – Крымское ханство. Сотни и сотни тысяч рабов проходили через Перекопский перешеек, попав в грязные руки кочевников-работорговцев. Итогом этого демографического геноцида стали не только миллионы сломанных судеб, но и миллионы нерождённых людей, чьё отсутствие ослабило русское государство. Хвала великому царю Ивану, который убрал угрозу с востока – усмирил казанцев и заставил их служить Руси, а не совершать разбойничьи набеги на русские земли. Тем самым Грозный для врагов Отечества царь открыл для Руси восточные ворота, и в итоге русская волна докатилась до Тихого океана, где казаки Ивана Москвитина основали Охотский острог.
– Откуда они дошли до Усть-Зейского городка, – заметил Радек.
– Михаил Фёдорович обещал, что более такого несчастья не учинится, – ответил Кабаржицкий.
– Хорошо, коли так. Хотя мы пленными тогда разжились неплохо – они уже расселены по ангарским посёлкам. Благодаря этому удалось высвободить пару десятков человек для амурской операции, – сказал Соколов, выбирая из блюдечка фруктовый сахар, сделанный из патоки.
– Когда начнём, Вячеслав Андреевич? – придвинув чашку с чаем, спросил Павел.
– Да Сазонов уже, наверное, начал, – ответил Соколов, запивая горячим чаем сахарный кусочек.
Верховья реки Зеи. Ноябрь 7150 (1642)
– Огонь! – отняв потёртый бинокль от глаз, прокричал молодой конопатый сержант и махнул красным флажком.
Батарея, стоявшая на небольшом холме, рявкнула четырьмя выстрелами, один за другим. Привычные к стрельбе олени, стоявшие небольшим стадом поодаль, лишь лениво повели ушами. Буряты-ездовые пушечного грохота испугались больше, потому как в прежних учениях участия не принимали. Сержант Ян Вольский недовольно цыкнул уголком рта, в бинокль было видно, что только лишь два выстрела из четырёх попали в частокол, повалив часть стены и разорвавшись внутри укреплений. Остальные снаряды пропали в земле насыпанного по периметру посёлка вала.
– Следующий расчёт! – приказал приступить к прицеливанию второй команде артиллеристов капитан из морпехов. Из тех самых, княжеской ближней гвардии, с которыми Сокол общался, как с лучшими друзьями.
Вольский и сам мечтал стать морпехом, но, как ему объяснили ещё в Удинской военной школе, для того чтобы стать им, надо служить на морском корабле. Ян же, регулярно показывая лучшие результаты в стрельбе из орудия, при выпуске получил чин сержанта артиллерии, а не ефрейтора, как многие, и был назначен командиром батареи. Теперь его семье начислялось сержантское жалованье, пока небольшое,
