Я гневно посмотрел на Белова и показал ему глазами на полковника. Тот лишь кисло улыбнулся, пожав плечами. А датский монарх тем временем продолжал:
– Надвигается война, барон, и если Дания снова проиграет, то это поражение станет для нас катастрофой – мы уже не остановим шведов.
– Они будут откусывать от нас по кусочку, – посмотрев на меня тяжёлым взглядом, проговорил Ганнибал. – Аксель не должен выиграть.
Глава 7
Сунгари. Ноябрь 7150 (1642)
Раннее утро на Сунгари. Самый конец осени, и на деревьях уже почти не осталось срываемой ветром жёлтой листвы. Снега ещё на удивление мало, на земле зияют огромные проплешины мёрзлой и мёртвой растительности. Река и не думает покрываться льдом, и сквозь тёмную толщу воды можно увидеть стелящуюся по дну шелковистую и гибкую траву, послушную во всём течению. Из-за голых деревьев прибрежной рощицы в утреннем сумраке вдруг показалась крупная тень, направляющаяся к протоке. То был сохатый, хотевший перейти неглубокую для его длинных ног водную преграду, чтобы уйти в лес, к своим кормовым местам. Вот только осталось перейти протоку, чтобы оказаться в темнеющем совсем рядом лесу. Лось ступил в холодную воду. Ишь ты, покачал он головой, да тут полно вкусного! Едва великан сунул морду в воду, чтобы схватить губами пучок-другой речной травы, как его большие, чуткие уши уловили приближающиеся посторонние звуки. Из леса, куда так хотел попасть лесной великан, сначала осторожно показался всадник на коне, а затем на берег протоки вышло несколько оленей.
– Лось ушёл, – проговорил крайний всадник, поведя карабином в сторону ещё качающихся ветвей ольхи на том берегу. – Тут евонная тропа.
– Хорошо, что не чёртов маньчжур, – отмахнулся второй. – Трифон, тут оленям по брюхо будет.
– Угу, на сей раз для пушек плот не нужон, – Трифон, поправил шапочку-подшлемник, вязанную из овечьей шерсти, и обернулся к последнему юноше: – Митяй, дуй к нашим, скажи, на протоке чисто, пусть идут редколесьем. А для пушек плоты не надобны. Телегой пройдут.
– Есть, товарищ сержант! – раскосый всадник, ногами поворотив оленя, скрылся на звериной тропе, уходившей в лес.
Единственный взрослый воин, находившийся в авангарде, молча кивнул Трифону и направил коня в воду.
Час спустя
На опушке, скрывшись за нижними лапами высоких елей и присев на одно колено, находилось два человека в серо-зелёной форме. Чуть поодаль, скрытые за стволами деревьев, стояло ещё несколько в таком же обмундировании, посматривая по сторонам и держа винтовки наготове.
– Ну, что видишь, Ян? – капитан Павлов терпеливо ожидал ответа Вольского.
– Обмазанный глиной частокол на валу. Общая высота под три метра, бойницы для лучников. Башенки. Воинов в крепости много. Но сейчас нападения не ждут, вон и ворота раскрыты, да и кони на выгуле. Может, они думают, что мы, как и маньчжуры, по весне подойдём, товарищ капитан? – сержант артиллерии опустил бинокль и взглянул на наставника.
– Ну, это они зря так думают – мы не по расписанию воюем, а по необходимости, – наставительным тоном произнёс Павлов, служивший в своё время и мехводом, и командиром на БТР-80. – А этот Балдача согнал окрестных вояк в свою крепостишку и надеется, что отсидится до прихода хозяев.
– А ежели он сбёг к ним давно? – снова прильнул к окулярам Ян.
– Тоже верно. Быть может, он сейчас рыдает на приёме у какого-нибудь маньчжурского военачальнишки и просит защиты от северного соседа. Ты видишь, куда надо пушки ставить, сержант? – фразу Павлов закончил уже деловым тоном.
– Единственно туда, товарищ капитан. Господствующая над местностью ровная площадка. Городок отстоит примерно на шестьсот – шестьсот пятьдесят метров, – указал Вольский на небольшую площадку на склоне оврага, выходящего в долину притока Сунгари, где и был расположен посёлок.
– Верно, Ян. Иди, командуй своим выдвигаться на позицию, – Павлов встал с колена и, объяснив задачу командиру отделения разведки и прикрытия, отправил их обследовать подходы к площадке.
К Могды, селению маньчжурского вассала Балдачи, пришло две сотни ангарского войска при четырёх пушках и двести пятьдесят воинов амурского ополчения под началом даурского князца Лавкая, родственника князя Ивана. Общее руководство осуществлял сунгарийский воевода Игорь Матусевич. Отряд шёл на конях, частью на оленях, они же тянули пушки и повозки с боеприпасом, среди которых были снаряды, начинённые зажигательной смесью Мак-Гроу. Задача у Матусевича была, с одной стороны, проста. Нужно было лишить маньчжур возможности устроить в этом городке, отстоящем от спешно возводимой ангарцами сунгарийской крепости на два с небольшим десятка километров вверх по реке, свой лагерь при весеннем походе. Казалось бы, возьми да и спали тут всё и прогони жителей, чтобы они не снабжали маньчжур продовольствием, всего и делов. Но нет, люди нам и самим пригодятся – поэтому придётся повторить действия самих маньчжур, то есть угнать местных в земли, ангарцами контролируемые. Чтобы маньчжуры не снабжались местными, Матусевичу предстояло ещё несколько таких походов. Овчинка стоила выделки.
– Обрати внимание, Ян, – капитан указал артиллеристу на то, что жильё обитателей городка – одинакового вида глинобитные домишки, лепящиеся друг к другу, – отстояли от домов знати, которые были в большинстве своём в два этажа, с деревянными ставнями, да приукрашенные резными фигурками. – Жечь их в первую очередь после того, как твои разломают ворота. Больше деморализует, чем валить частокол.
Пока устанавливали пушки на позиции, люди Матусевича изловили нескольких неловких воинов врага, что караулили подходы к городку. Сунгарийский воевода после крепкого расспроса пленных подтвердил недавние опасения Вольского. Балдача, князь окрестных земель, вместе со своей многочисленной семьёй и лучшими воинами ушёл к маньчжурам. В Могды он оставил своего вассала Бугоня и тысячу воинов, которые весной должны были бы влиться в маньчжурский карательный отряд.
Вскоре пленные были отпущены в городок с тем, чтобы Бугонь немедленно сдался и вышел из ворот один для проведения переговоров. Тем временем полторы сотни ангарцев, разобравшись на десятки, окружили посёлок, блокировав все подходы к нему. Несколько попыток вражеских воинов уйти из городка были сразу же пресечены беглым ружейным огнём, оставив на снегу и мёрзлой земле десятки остывающих тел, осаждённые хлынули обратно за спасительные стены крепостицы. Ангарские же драгуны были готовы встретить противника ещё раз, – наученные стрельбе в школе Удинска, они не давали никаких шансов вражеским лучникам. Те не успевали понять, что происходит, пока в их тело не впивался кусочек свинца, вырывая клоки меховой одежды, тут же окрашиваемой горячей кровью.
Амурцы Лавкая, имевшие в большинстве своём собственное оружие – пики, луки со стрелами да редкие сабли, собрались по флангам пушечной батареи. Сам Лавкай находился в шатре воеводы, готовый к получению любого приказа. Матусевич приблизил его к
