– Мне в детстве казалось, что домик на обложке горит. Поздний вечер, за окном дождливо. Все легли спать – Угомон всех уложил – и не заметили, как из печки вывалился уголек.
– Бр-р-р-р, жуть какая! Не выдумывай! Хотя, если честно, действительно похоже на огонь… И еще иллюстрации эти.
– Да, криповатые. Угомон этот бородатый, в капюшоне, как какой-то престарелый маньяк-педофил. Что он вообще делает поздно ночью у кровати чужого ребенка?! А учитывая, как мальчика в книге зовут, я в детстве думал, что это про меня, и старался заснуть побыстрее, чтобы, не дай бог, он не пришел. Представляешь, откроешь глаза, а там старикан в капюшоне и с бородой, и это ни фига не Дед Мороз!
– Да ну тебя! – хмыкнула Света. – Балбесина!
Пальцы задумчиво пробежались дальше, вместе со страницами перелистывая само время. Отматывая назад. Возвращая в детство.
– Сон приходит втихомолку, пробирается сквозь щелку… – Света поймала себя на мысли, что улыбается во весь рот. – Тошка, Тошка… Помнишь, как я в детстве тебя доставала, чтобы ты мне его прочел?
– Помню, конечно. Чуть ли не каждый вечер. Угрожала, что иначе не заснешь, шантажистка мелкая. – Антон прикрыл глаза. – Я точно так же маму доставал.
Он вновь довольно ухмыльнулся. Света попыталась улыбнуться в ответ, но губы скривились. В глазах поднялась соленая муть. Капля сорвалась с ресниц и разбилась о раскрытые страницы. Сухая бумага жадно впитала влагу, растянула по буквам темным пятном. Света торопливо захлопнула книгу.
– Свет, ты чего? – Антон приподнялся на локте. – Свет? Перестань, ну? Ты ни в чем не виновата. Мама умерла во сне еще до того, как ты родилась.
– Да. Знаю.
Света мотнула головой, и подступившие слезы разлетелись в разные стороны. Чувствуя себя донельзя глупо, она запрокинула голову, замахала руками перед лицом. Ни дать ни взять – экзальтированная дурочка из вечернего ток-шоу для домохозяек. Антон снял с ее носа соленую каплю, внимательно изучил, выгнув бровь с таким уморительно-серьезным видом, что Света, не выдержав, прыснула. Но смех получился натужным, истеричным.
– Прости… – кое-как успокоившись, выдавила она.
– Эй! Посмотри на меня. – Антон подсел ближе, положил ей руки на плечи. – Ну же, посмотри на меня. Спать ложатся все на свете, спят и взрослые, и дети… Помнишь?
Шмыгнув носом, Света нашла-таки силы улыбнуться в ответ.
– Спит и ласточка, и слон, но не спит один…
– Антон.
– Ну вот!
Брат безошибочно раскрыл книгу на нужной странице.
– Стал он песни петь от скуки, взял от скуки книгу в руки. Но раздался громкий стук – книга выпала из рук!
– А знаешь, мы даже во дворе его вместо считалочки использовали. Раз-два, три-четыре. Кто не спит у нас в квартире? Всем на свете нужен сон. Кто не спит, тот выйди вон! Я всех девчонок на нее подсадила.
– Считалочки… – снисходительно хмыкнул Антон. – А ты вообще в курсе, что Маршак не только детские стишки писал? Он много переводил. Бернса, например. Это…
– Знаменитый шотландский поэт. Я знаю.
– Ну да, конечно. А еще он «Калевалу» переводил. Казалось бы, где Маршак и где «Калевала», да? Я думаю, он был великим мистиком. Не показным, как все эти графы Калиостро, а тихим, скрытным мистиком, который всю жизнь прятался под личиной добродушного детского писателя. У него даже в детских стихах порой такая жуть сквозит, никакому Лавкрафту не снилось. Просто не все это видят…
Антон широко зевнул, по-детски заплямкал губами.
– Всем на свете нужен сон, это точно. Мне бы сейчас определенно не помешал. И Свете тоже, я думаю.
Антон мягко поцеловал сестру в лоб.
– Давай дуй спать.
– Дую! Доброй ночи, Угомон…
В дверях спальни Света замешкалась.
– Знаешь, я иногда думаю, как все было бы, будь мама жива. Если бы все эти годы она была рядом…
Ответа не было. Зарывшись лицом в подушку, брат уже крепко спал. Видно, в самом деле намаялся за день. Света вернулась, заботливо укрыла Антона пледом. Убрала со лба непослушные вихры. Шепнула:
– Сладких сновидений!
Что снилось ее брату, один Морфей ведает, а вот Светины сновидения сладкими не были. Снилась какая-то старая больница, и она, в одной рубашке, как птица металась между запертых дверей в поисках выхода. Неприятное жуткое место во сне представало мрачным готическим замком, полным тайных склепов и замурованных ниш с истлевшими скелетами. Она тянула за руку ребенка, мальчишку, и по пятам за ними стелилась голодная тьма, полная чудовищ. Черные щупальца расползались по стенам, оплетали лампы и светильники, душили любой, даже самый робкий источник света. Света. Света! СВЕТА!!!
Женский голос истошно звал ее по имени. Голос, который она ни разу не слышала, но который был ей прекрасно знаком. Он поддел ее зазубренным крючком и вырвал из пучины сна, как рыбак подсекает беспечного окуня. Света очнулась, дрожа от озноба. Обхватила плечи, сквозь тонкую ткань ночной сорочки чувствуя колкие мурашки, покрывшие холодную кожу. Голова трещала. Тело расплачивалось за несчетное количество коктейлей, поднятых за здоровье именинницы.
Поеживаясь, Света накинула покрывало. Словно привидение выплыла из спальни. Лунное серебро, смешанное с желтками фонарных столбов, освещало квартиру. В гостиной на диване разметался Антон. Окно раскрыто нараспашку – вот почему так зябко. Света плотнее закуталась в покрывало. В кухне, ощупью, нашла пачку анальгина. Запила теплой водой из чайника. Постояла, борясь с тошнотой, пока таблетки не улеглись. Пол приятно холодил босые ноги. В полудреме Света вернулась в спальню и даже не заметила, что диван пуст.
Она рухнула на кровать и, едва коснувшись лицом подушки, заснула. Впала в черное бесконечное ничто. Выключилась. Она не видела, как Антон неживыми механическими движениями взгромоздился на подоконник. Ежась на ветру, он стоял, руками держась за створки, и глаза его были закрыты. Лицо беспокойно подергивалось, губы шевелились, нашептывая что-то звездному небу, но некому было услышать, понять, запомнить.
На мгновение он застыл, превратился в гипсовую статую. Мимические мышцы прекратили сокращаться. Рот скривился, не закончив фразы. Побелевшие пальцы отцепились от створок. Антон обернулся, закрытыми глазами обозревая темноту квартиры. Сквозь сомкнутые веки они глядели в спальню, где на кровати, спрятав руки под подушку, лежала его сестра.
Губы Антона дрогнули:
– Ты поймешь. Так нужно.
Он качнулся и выпал из окна спиной вперед. В те короткие секунды, что длилось падение, он успел сложить руки на груди и улыбнуться умиротворенно, как улыбается человек, принявший правильное решение.
Глава вторая. После Антона
У накрытого простыней тела топтались медики. Выверенными движениями собирали носилки, раскатывали глянцево-черный мешок для трупов. Парочка полицейских курила возле машины, и включенная мигалка попеременно окрашивала сосредоточенные лица в красный и синий. Поодаль тихо переговаривались соседи и случайные прохожие, хмурые, серые, как нынешнее утро.
Света уже не выла – лишь тихонько всхлипывала. Всклокоченная, бледная, за
