Здесь не перегораживали дорогу застывшие автомобили, но и бетонка закончилась, потянулась утрамбованная полоса грунтовки. Все же этой дорогой пользовались – кое-где отпечатались свежие следы шин, заметил Ган и отпечатки копыт то ли зверей, то ли всадников на конях. Бросился наутек из-под колес серый, сливающийся с припорошенной снегом дорогой заяц. Или зверек, сильно на него смахивающий.
Впереди сквозь полосу деревьев уже просматривалась гладь Цимлянского водохранилища, берег густо порос высохшей осокой, торчали справа чудом сохранившиеся железные каркасы зонтиков на бывшем пляже.
– Нам с-сюда, к н-набережной, – старик показал рукой в сторону.
Набережной там и не пахло. Бетонные плиты потрескались и сползали к воде, сквозь щели между ними росли молодые скрюченные деревца и сорная трава, невысокий бетонный бортик накренился и выглядел зазубренным, осыпался понемногу в воду. Торчали метелки осоки, шелестели, терлись друг о друга. В нескольких местах были прорублены «коридоры» в траве, наверное, расчистили выходы к воде.
Фьють! Дед задорно свистнул, приподнялся на скамье.
– Миша!
Из-за ближайшего дерева показалась фигура. Подошедшему к буеру парню было на вид едва ли больше двадцати, но жизнь на постъядерных просторах его не пощадила. Через всю левую сторону лица тянулся шрам, на глазу была грязная повязка, он заметно прихрамывал, а вместо одной из кистей рук была нехитрым способом закреплена металлическая конструкция, напоминавшая скрюченную лапку птицы – протез.
Миша кивнул старику, посмотрел прямо в глаза Гану.
– Зачем здесь?
– На д-другую сторону им н-надо, – ответил за них дед.
Парень перевел взгляд на буер.
– А это не умеет плавать?
– Не умеет, – отозвался мужчина. – Разве что заделать все отверстия в дне. Это сухопутный буер.
– Понятно.
– Сегодня с-спокойно? – старик мотнул головой в сторону Цимлянского водохранилища.
– Так уже два года как спокойно. – Миша обошел вокруг буера, присматриваясь к транспортному средству. – Если купаться не захотите, ну, и руки в воду лучше не совать.
– Это поэтому? – Ган показал на неумелый протез парня.
– Нет, приключение двухлетней давности.
– Если что, – встрял их проводник, – Миша очень м-многих спас в этом городе, в-возможно, весь город. Никто, к-конечно, не понимает, что случилось, и не в-верит в эти рассказы, но это истинная п-правда. От ужаса нас избавил, ночью…
– Не надо, дед, – попросил парень. – Не напоминай. А им оно ни к чему. Я вижу, они чужие, не из нашего города. Я прав?
– Издалека, – уклончиво ответил Ган.
С водохранилища дул пронзительный ветер, Надя поежилась.
– Как же будем перебираться на другой берег? – спросила она.
– Есть способ.
Из-за деревьев донеслось ржание лошадей. Вмиг лицо Миши побелело.
– Надо прятаться!
Старик тоже изменился в лице.
– С-степные!
Спрятаться никуда не успели. Уже показались всадники, завидев людей на берегу, направили лошадей к ним. Степные никуда не торопились, понимая, что сбежать от них те не смогут. Одетые в просторные штаны, коричневые накидки, с повязками на головах, они напоминали кочевников. Скоро они взяли в круг буер и четверку путников, стоящих подле него. Один из степных спрыгнул со своего скакуна, стащил повязку. На них глянули черные глаза со смуглого, обветренного лица, голова была абсолютно лысой.
– Эй, чем промышляем? – Он оскалился, показав желтые зубы. – Эй, глухие?
Ган пересчитал всадников – со спешившимся получалось пятеро. Против него, старика, калеки и женщины. Заскрипел зубами.
– Глухие? – Степной повторил вопрос громче, приблизил свое лицо к лицу Нади, облизнул губы. – Симпатичная. Эй, парни, я нам шалаву на вечер нашел!
– Иди кобылу свою трахай, – зло проговорил мужчина. – А ее только попробуй тронь.
Кочевник вытащил кривой нож из-за пояса.
– И что же ты мне сделаешь, бродяга? Хочешь, отрежу твой поганый язык и скормлю диким собакам? А потом еще кое-чего отрежу, чем ты, безусловно, гордишься, пес, когда трахаешь эту бабу по вечерам. Я прав? Это твоя девка?
– Г-господа, – попытался разрядить обстановку старик, – идите м-мирно своей д-дорогой, не нужно б-брать грех на душу.
– Заткнись! – Ударом ноги степной отбросил деда на землю.
Дернулся Миша, но Ган среагировал быстрее. Он выстрелил два раза, «Макаров» выплюнул пули, обе угодили в зарвавшегося кочевника. Заулюлюкали оставшиеся степные, спрыгнули с лошадей, лезвие ножа уткнулось в шею сзади.
– Замри, пес! – зашептал горячо кочевник, смрадное дыхание изо рта заставило глаза слезиться. – Ты пожалеешь, что сделал это, легкой смерти не жди теперь.
– Стойте! – это крикнул Миша. – Переговоры! Кто за главного?
Степной, стоящий напротив, посмотрел на застреленного товарища, перевел взгляд на Мишу.
– Со мной говори! – зло процедил он.
– Наедине, – парень кивнул головой, предлагая отойти в сторону.
– Без шуток, – предупредил кочевник, – а то прирежем всех твоих друзей!
Миша развел руки в стороны, показывая, что у него нет оружия. Степной заметил протез, скривился, сплюнул под ноги.
– Пошли!
Разговор затянулся надолго. Они стояли у дерева вдали, степной ожесточенно жестикулировал, то и дело показывая рукой в сторону остальных. Миша отвечал, спорил, но не так эмоционально.
– Ты бы ножичек убрал. – Гану порядком надоело ощущать на коже вонючее дыхание прижавшегося сзади выродка. – И отодвинулся подальше.
– Заткнись! – рявкнул степной. – А то рука дернется.
– Думаешь, я тебя за своей спиной не достану? Ты зря надеешься, что обезопасил себя.
Степной нажал на нож сильнее, на коже Гана выступила капля крови, переполнившая чашу его терпения. Он схватил запястье кочевника и дернул на себя, тут же наклонился и прошмыгнул под рукой, выкручивая ее за спину. Нехитрый прием занял пару мгновений, и вот уже степной стонет от боли, а его рука хрустит, выскакивая из плечевого сустава. Мужчина добавил коленкой по ногам – противник шлепнулся на колени. С выкрученной рукой и искривленным от боли лицом он уже не казался таким крутым, каким был только что.
– Ган? – Надя глотала слезы, другой кочевник схватил ее за волосы и приставил нож к горлу девушки.
– Бля. – Ему пришлось отпустить руку врага, тот вскочил на ноги и впечатал кулак в живот беглецу. Перехватило дыхание, он скорчился, а кочевник добавил еще, от души приложив сапогом по ребрам.
– Эй! Остановились все! – Степной с Мишей возвращались обратно, о чем-то договорившись. – Змей, перестань.
– Змей, – хмыкнул Ган, лежа под ногами кочевника. – Ну и имечко.
– Так, у нас беспрецедентный случай. – Степной еле выговорил это слово. – Мы разобрались. Всех отпускаем.
– Вол, ты сдурел? Забыл, мы с псами не договариваемся ни о чем. Мы этих шавок режем или на арену отправляем. Они нашего убили!
– Я ничего не забыл. Эти псы приносят нам извинения, ведь так? – Кочевник посмотрел на Мишу, и тот кивнул. – А в качестве примирения они предлагают нам взять это, – Вол показал на буер. – Это не очень достойная плата за жизнь нашего воина, хорошего воина. Но сегодня праздник, День Усопших. Законы нашего племени предписывают нам отложить разборки и проявить сострадание к псам.
– А меня кто-то спросил? Это мой буер. – Помятый
