Широким жестом он распахнул свой полушубок и жестом пригласил девушек спрятать лица у него на груди. Сам Кирилл не слишком страдал от холода: занятия аутотренингом, входившие в обязательную программу обучения «федералов», уверенно помогали абстрагироваться от не слишком комфортной окружающей среды. Не то что Ежов, Майрановский[92] или тот же Чкалов.
Вспомнив о Валерии Павловиче, Кирилл зябко повел плечами: в отличие от остальных членов группы, Чкалов летел не внутри фюзеляжа, а в открытой кабине, взяв на себя обязанности командира авиагруппы. Впрочем, наверное, ему там было привычнее: уж он-то налетался в таких условиях, по сравнению с которыми даже ледяная тьма продуваемого фюзеляжа бомбардировщика могла показаться верхом комфорта.
Новиков осторожно, чтобы не тревожить девушек, повернул голову. Та-а-ак. Судя по всему, хуже всех в их компании приходится Григорию Моисеевичу. Высокий и нескладный, с уныло висящим семитским носом, он сильно дрожал от холода. Должно быть, в его тощем теле не было достаточно тепла, чтобы согреться под полушубком.
Очень аккуратно, двигаясь буквально по миллиметру, Кирилл дотянулся до кармана и вытащил флягу-спиртоноску – побочную продукцию своего Бюро. Узкая, удобная, ложащаяся в карман по бедру фляжка была необычной новинкой здесь – в настоящем прошедшего времени. Не меняя положения тела, Новиков поднял руку и протянул Майрановскому флягу:
– Коньяк. Выпейте, Григорий Моисеевич, согрейтесь.
Майрановский благодарно взглянул на Кирилла, дрожащей рукой отвернул крышку и сделал долгий глоток. По его лицу растеклось блаженное выражение, щеки заметно даже в темноте глухого фюзеляжа зарумянились. Прижав руку к груди, Майрановский поклонился. И тут же откуда-то высунулась еще одна рука и перехватила фляжку. Ежов, который был мельче Григория Моисеевича чуть не вдвое, сделал два глотка, со свистом втянул в себя воздух и сообщил, ни к кому не обращаясь конкретно:
– В следующий раз надо приказать с собой термос с кофе взять.
– Стоит, – кивнул Новиков, подумав про себя, что должен был позаботиться об этом сам.
Первая посадка была в Сталинграде. Чкалов завел громадный самолет на посадочное поле, громадные колеса коснулись заснеженной полосы, и ТБ-3, слегка переваливаясь с боку на бок, точно откормленный гусь, побежал к бревенчатому зданию штаба. Валерий Павлович круто развернул четырехмоторного великана, словно это легкий «ястребок», и заглянул внутрь фюзеляжа:
– Эгей, товарищи! Живы?
– Все нормально, Валерий, – откликнулся Новиков. – Выходить можно?
Чкалов открыл им дверь, сбросил вниз легкую алюминиевую лесенку, поразившись про себя тому, что его новый товарищ Кирилл спокойно вышел в расстегнутом полушубке. «Наверное, в будущем люди стали сильнее и не обращают внимания на жару или холод», – подумал он и несколько секунд, пока выбирались остальные, мечтал о том счастливом времени, которое наступит в будущем, при коммунизме.
Николай Иванович Ежов все еще мерз, даже в жарко натопленном здании штаба авиационной части, на чьем аэродроме они приземлились. Он даже подумал было, что это – акт вредительства! Заморозить членов следственной комиссии, чтобы они не могли нормально работать и выявить всех врагов! Но посмотрев на Новикова, Чкалова и сотрудников госбезопасности, с сожалением был вынужден констатировать, что так сильно замерз только он один. «Наверное, надо было больше заниматься физкультурой, – уныло подумал Ежов. – Хотя когда заниматься спортом, если столько работы?!» И еще раз с завистью взглянул на Новикова, который, войдя в помещение, сразу же скинул полушубок, шлем и унты, и теперь разминался с несколькими энкавэдэшниками, затеяв с ними шутливую возню. Впрочем, если судить по лицу одного из вылетевших из общей кучи сержантов ГБ, возня была не вполне шутливой. С сожалением оторвавшись от зрелища схватки сильных и ловких мужчин, Николай Иванович велел запасти на следующий перелет не меньше трех литровых термосов кофе с коньяком на каждый самолет.
– И для товарища Новикова найдите бутылку лучшего коньяка, – добавил он неожиданно сварливым голосом.
Ему было чуточку обидно. Вон как к этому майору госбезопасности, между прочим – наверняка очень близким к самым верхам государства! – льнут эти дуры-сержантки. Хотя он, наверное, просто не читал о Древней Спарте и об Александре Македонском. А ведь судя по лицу – он совсем не глупый, этот товарищ Кирилл Новиков. Надо, чтобы с ним Миша Кольцов[93] познакомился. И поговорил. Может быть, тогда…
Николай Иванович уселся в кресло. Прикрыл глаза и предался приятным мечтам. Он даже не подозревал, как же ему повезло, что в число дисциплин, преподававшихся разведчикам конца XX – начала XXI не входила телепатия.
Следующая часть перелета прошла легче. Сказались и горячий кофе, и уже какая-никакая привычка, но по ощущениям пассажиров, замерзли они значительно меньше, хотя летели почти столько же. Два воздушных гиганта сели на аэродроме Тифлиса уже за полночь, но в здании аэровокзала Ежов тут же устроил скандал по поводу отсутствия заказанных заранее автомобилей.
– Некоторые товарищи на местах, – кричал он визгливо, – должно быть, забыли, что на свете существует такая вещь, как партийная дисциплина! Наверное, нужно напомнить некоторым товарищам, что партия – это не только прекрасное слово, но и в первую очередь – очень важное дело. Именно этому учит нас товарищ Сталин!
Начальник аэропорта – молодой, но уже тучный грузин – вздрагивал и опасливо оглядывался, словно опасаясь, что «кровавая гэбня» вот-вот ухватит его за филейную часть тела. Николай Иванович в справедливом негодовании обернулся к своим сопровождающим и, найдя взглядом Чкалова, обратился к нему:
– Товарищ комбриг, скажите нам: если в армии командир не выполнит приказ начальника, что ему за это будет?
– Смотря какой был приказ, – рассудительно проговорил Чкалов. – А то ведь и к стенке прислонить могут.
Начальник аэропорта при этих словах сморщился и, казалось, был готов вот-вот разрыдаться. Но в этот самый момент в здание вошел высокий человек в кожаном плаще. За ним следовали несколько командиров в форме НКВД.
– Здравствуйте, товарищи. Я – Гоглидзе[94], – представился вошедший. – Прошу извинить за задержку. Мы думали, что вы ночью не полетите. Откуда нам было знать, что у вас сам Чкалов пилотирует.
Увидев красавца-грузина, Ежов сменил гнев на милость и гордо проследовал в машину, не забыв, однако, приказать переобмундировать всех прибывших с ним.
– У вас тут, товарищ Гоглидзе, еще совсем осень, а у меня – люди в зимней одежде. Неудобно им будет, да и лишнее внимание привлечет.
– Сделаем, – коротко бросил Гоглидзе и отдал гортанную команду по-грузински. Затем сам распахнул дверь аэропорта: – Прошу…
Новиков и Россохин предложили остановиться в той же гостинице, где умер Лакоба. Ежов, подумав, согласился, и следственную комиссию отвезли на проспект Руставели в гостиницу «Ориент».
Гостиничная обслуга, предупрежденная суровыми товарищами из НКВД, встретила высоких гостей во всеоружии: рядами стояли горничные, дежурные и администраторы, официанты и
