Ежов отправился вместе с Гоглидзе в Управление НКВД, Россохин занялся ознакомлением с документами предварительного следствия, а Кирилл, прихватив с собой стажеров, Чкалова и Майрановского, начал допрос охранника покойного Лакобы – Давлета Кандалия. После первых же ответов Новиков, оставив Канталия под охраной Умида Ходжаева и еще двух сержантов ГБ, вышел вместе со стажерами и Майрановским в коридор:
– Ну, молодые люди, ваше мнение?
– Врет, – уверенно сказал Кузнецов. – Моторика не характерна для жителей Кавказа – значит, напрягается и думает. Раз обдумывает ответы – врет. Кроме того, все руки к лицу тянет, словно прикрывается.
– И глаза бегают, – Мазаник, словно прилежная ученица, одернула форменную юбку и преданно посмотрела в глаза «куратора». – Вы его спрашиваете, а он глазами – зырк-зырк.
– Молодцы, – похвалил подопечных Кирилл. – Все верно. Григорий Моисеевич, – повернулся он к Майрановскому, – вот и ваш выход. Три кубика вашей новой сыворотки.
– Кирилл Андреевич, – Майрановский смущенно потупился. – Это же ваше предложение… Э… я все понял, – он неумело вытянулся по стойке смирно. – Три кубика, внутривенно… Я пойду?
Кирилл усмехнулся про себя страданиям штафирки, но кивнул и сказал:
– Сейчас ребята его подержат, а вы – готовьте шприц.
Тифлис,
гостиница «Ориент»
Давлет Канталия нервничал и отчаянно трусил. Его семи классов образования вполне хватало для того, чтобы понять: этот майор государственной безопасности с неподвижным, словно высеченным из камня, лицом обязательно докопается до всего. И до того, что покойный Лакоба уже давно был костью в горле слишком многих, и до того, что после перевода Берии в Москву Лакоба был основным кандидатом на должность руководителя всего Закавказья. И до того, что в семье шефа уже давно шептались, что Нестор «забыл старые обычаи… ни родню не уважает, ни друзей… словно пришлый какой-то стал…» Да и Сария[95] уже давно смотрела на мужа – нет, не в глаза, а в спину – как на пустое место. Это-то хоть понять можно: шеф – человек… то есть был человек болезненный. Прислуга в доме шепталась, что Сария уже давно… то с одним, то с другим.
Распахнулась дверь, и в комнату вернулись те, что вели допрос. Майор уселся за стол напротив, а высокий человек с тонким и умным лицом, на котором выделялись горящие глаза, подошел поближе.
– Закатайте рукав, пожалуйста, – попросил он, держа в руке шприц.
Канталия затравленно оглянулся. Вот и все, сейчас и его… как Лакобу… Он завизжал, вскочил со стула и прыгнул вперед, пытаясь дотянуться до сидевшего напротив майора. Уж если умирать, так хоть продать жизнь подороже.
Новиков легко упал назад вместе со стулом, уходя от атаки очумевшего абхазца. Кувырок… он уже на ногах. Легким, но точным ударом Кирилл заставил охранника Лакобы задохнуться, резко перехватил ему руку, заломил и прижал к столу.
– Ходжаев, – голос Новикова звучал почти спокойно. – Что встал столбом? Помогай.
Ходжаев, уже получивший стараниями своего «домулло» третьего «кубаря» в петлицы[96], зафиксировал вторую руку Канталия, окончательно обездвижив подследственного. Кирилл завалился на спину подследственного, вытягивая его руку на себя, и, словно бы греясь на пляже, спокойно спросил оцепеневшего от такого зрелища Майрановского:
– Григорий Моисеевич, ну? Вену я вам открыл, только гимнастерку надпороть.
Тот стряхнул с себя оцепенение и подбежал к столу. Ловко вспорол рукав гимнастерки Канталия скальпелем и сделал ему укол, точно попав в едва видневшуюся вену. После этого бывшего охранника подняли и, заковав предварительно в наручники, снова усадили на стул.
– Григорий Моисеевич, вы время засекли?
– Да-да, Кирилл Андреевич, все сделано.
– Ну, тогда дайте отмашку, как будет пора. А пока, – Кирилл нашел глазами Надежду, – Наденька, распорядись, чтобы нам сюда чаю принесли. А вот для этого орла кавказского – кофе покрепче, чтоб не сомлел раньше срока.
К утру допрос закончился. Поплывший от пентотала натрия Канталия взахлеб рассказывал все, что знал, слышал, думал и о чем только догадывался. Собрав все записанные показания, Новиков вместе с Чкаловым отправились к Ежову на доклад. Николай Иванович встретил их осунувшийся, с набрякшими от недосыпа веками:
– Ну, что скажете, следователи? – приветствовал он их. – Утро доброе?
– Да как сказать, товарищ председатель комиссии, – Чкалов задумчиво пожевал губами. – Как-то очень уж странно выходит.
Николай Иванович удивленно взглянул на Валерия Павловича, потом перевел взгляд на Новикова.
– Да ничего странного, – глухо сказал Кирилл. – Товарищ Чкалов все никак поверить не может, что жена, родственники и близкие друзья могут убить. Подло, предательски. Как в спину выстрелить… – Он протянул Ежову пачку исписанных бумаг: – Вот.
Ежов углубился в чтение, но в этот момент вошел Россохин в сопровождении двух привезенных из Москвы патологоанатомов. Он сел на стул и произнес только одно слово:
– Отравление.
Николай Иванович подпрыгнул на стуле, словно сел на шило, и, перегнувшись через стол, возопил визгливым, бабьим фальцетом:
– Это точно?
Россохин только кивнул головой. Врачи Беркович и Табачников принялись торопливо объяснять свое заключение, но Новиков прервал их:
– Товарищи, пробы крови и тканей взяли? Срочно на обработку Майрановскому.
Доктор Беркович, подхватив саквояж с пробами, быстро вышел, а Табачников еще задержался, что-то возбужденно рассказывая. Смертельно уставший, не спавший вторую ночь подряд Кирилл машинально прислушался к сбивчивым речам Табачникова.
– …я просто абсолютно уверен, что это – отравление! Если даже считать, что тот безграмотный неуч, который делал вскрытие, занес в тело какую-нибудь биокультуру, все равно нельзя объяснить такую скорость разложения.
Новиков напрягся. Где-то он уже слышал про подобные симптомы.
– С этого места поподробнее, пожалуйста, – попросил он. – Разложение чистое или сопровождается каким-нибудь необычным запахом?
Патологоанатом задумался, а потом неожиданно выдал:
– А знаете, товарищ майор государственной безопасности, ведь вы правы. Мне-то, дураку, сперва казалось, что пахнет просто разлагающимся белком, а вот теперь я отчетливо припоминаю, что пахло… – Он озадаченно почесал средним пальцем нос. – Пахло эдак… знаете ли… вот слегка на запах фосгена похоже… эдак вот… скошенным сеном как-то. Но картина отравления совершенно не соответствует фосгену.
Новиков встал и прошелся по комнате.
– Очень интересно, товарищ Табачников, очень интересно. «Зоман»? Или «Табун»? – бормотал он, вышагивая из угла в угол. – Их уже изобрели? Возможно-возможно… Хотя… Может, какой-то Кулибин отыскался?..
Остальные присутствующие следили за ним, точно завороженные. Вот Новиков остановился и коротко приказал:
– Товарищу Майрановскому передайте: пусть обязательно сделает анализ на фосфороорганику. И в частности – на амиды цианфосфорной и метилфторфософоновой кислот. Только пусть будет очень осторожен!
Председатель Совнаркома Грузинской ССР Герман Мгалобишвили проснулся в прекрасном настроении. Осторожно, чтобы не разбудить жену, он выскользнул из спальни, с аппетитом выпил стакан мацони, поданный прислугой, и принялся делать утреннюю
