Козимо не узнавал себя — он, всегда презиравший мужчин, любовницы которых замужем, экономный и расчетливый банкир, готовый перегрызть горло за куда меньшие потери, был готов осыпать красивую женщину золотом, только бы та ворковала своим нежным голоском, чуть капризно растягивая слова.
Козимо Медичи просто был влюблен уже не первой юношеской любовью, а настоящей чувственной и потому готов нарушать собственные правила сотню раз на день.
«Хорошо, что меня не видят отец и Лоренцо», — думал потерявший голову молодой банкир. Действительно, брат поднял бы его на смех, а отец… О, об этом лучше не думать. Козимо был удивительно осторожен, и даже Илларионе де Барди не подозревал о его любовных приключениях. Или не желал их замечать, ведь трудно скрыться, если у тебя блестят глаза, а губы то и дело расплываются в улыбке от уха до уха.
Козимо понимал, что так долго продолжаться не может: вернется муж Бланки, или его самого отзовут во Флоренцию, или папе что-то понадобится подальше от Рима… Но пока тайные любовные встречи продолжались, и Козимо был счастлив.
Однако дела не отпускали. Отец отправил его в Рим не просто учиться, но и серьезно помогать Барди, поручив взять на себя все финансовые дела курии, которые касались Рима.
Чтобы не думать весь день о предстоящей встрече с Бланкой, Козимо старался загрузить себя работой на целый день. Вот и в тот день он разбирал донесение агента по поводу состояния дел клиента. Это нужная информация, тем более клиент просил крупный кредит. Клиент не был кардиналом и вообще никак не относился к курии, но у Илларионе де Барди было столько работы, что Козимо вызвался помочь.
Попросивший о встрече человек был ничем не примечателен, но очень настойчив. Козимо просматривал записи, которые не следовало видеть никому, даже секретарю, и вовсе не собирался тратить время на посетителей, но этот добился своего. Проще принять, выслушать, думая о своем, и выпроводить, обещав подумать об очередной бредовой идее.
Человек, даже не представившись (или назвал имя, но Козимо не заметил?), едва закрыв дверь, взял быка за рога:
— Такому человеку, как вы, нужен такой, как я.
Козимо удивился заявлению, но вида не подал, спокойно поинтересовавшись:
— Почему?
— Вам нужно знать все обо всех, так? Я знаю.
— И обо мне?
— И о вас. Я знаю, где Пьеретта.
Всего на мгновение Козимо поддался, он едва не схватил человека за грудки, чтобы вытрясти это самое знание, но быстро справился с собой. Только шантажиста ему не хватало! Борясь с желанием попросту вышвырнуть незваного гостя вон, он снова склонился над расчетами.
— Это устаревшая информация, она мне не интересна. Если это все, что ты знаешь, не трать мое время.
Пока чужак в кабинете, он не мог открыть для просмотра отчет о состоянии дел Пьетро Пиччони, присланный только что, не стоило, чтобы важный текст попадал кому-то на глаза. А потому медлил, перекладывая незначащие бумаги и раздражаясь все сильней.
— Не беспокойтесь, я не подглядываю в ваши бумаги, синьор Медичи. Вот. — Человек вытащил из-за пазухи какой-то сверток и спокойно положил на стол перед Козимо.
— Что это?
Незваный гость сделал шаг назад и остановился, всем видом демонстрируя смиренное ожидание решения своей участи. Его голос звучал ровно и спокойно:
— Древняя рукопись. Что там, не знаю, она на древнегреческом, а я ему не обучен.
Теперь Козимо понадобилось несколько большее усилие, чтобы справиться с собой, чем при упоминании о Пьеретте.
— Где ты ее взял и почему принес сюда?
— Не бойтесь, не краденная. Купил у одного монаха в монастыре на севере. Отдал двадцать золотых монет.
— Сколько?
— Ну пятнадцать, — уклончиво поправил себя гость.
— Значит, десять.
Козимо развернул рукопись. Стоило только взять пергамент в руки, как стало понятно: монах продешевил. Это была копия какой-то работы Цицерона! И не на греческом, а на классической латыни, разве что буквы написаны непривычно.
Человек спокойно наблюдал.
Медичи с трудом сдержал дрожь в голосе, задавая следующий вопрос:
— Сколько ты за нее хочешь?
— Десять монет и право служить вам.
— Зачем я тебе? — Козимо достал из большого кошеля на поясе монеты, отсчитал десять и сложил стопкой на краю стола.
Его темные глаза встретились со странными для Рима серыми глазами гостя. Человек не отвел взгляд.
— Вы станете властителем Флоренции, а я вам помогу.
— Флоренция — республика, и чем ты мне можешь помочь, если я не намерен ни над кем властвовать?
— У каждого человека есть судьба, с ней нельзя спорить. Необязательно иметь корону на голове, обычно достаточно денег.
Козимо нахмурился, ему все меньше нравился этот разговор, казалось, что вокруг плетет сети большой паук, из паутины которого уже не выпутаться.
— Я приду за деньгами и ответом через месяц, синьор Медичи, — заявил человек и уже у двери вдруг вполголоса добавил: — Пьетро Пиччони не получит наследство…
Вот теперь Козимо буквально подскочил, он как раз решал, стоит ли давать большой кредит Пьетро под залог будущего наследства от умирающей тетки. Семья Пиччони жила на широкую ногу в долг. Пьетро — единственный племянник, заботливо ухаживающий за тетушкой именно в ожидании наследства… Что может помешать его получить? Тетушка зажилась, по мнению племянника, но теперь уже при смерти.
— А ты откуда знаешь?
Собеседник спокойно пожал плечами:
— Нельзя получить то, чего нет.
— Объясни.
— Синьора Маласпино не богаче собственного племянника. Она лишь делает вид, что может что-то оставить.
— Зачем?
Последовали усмешка и сокрушенно разведенные руки.
— Чтобы о ней получше заботились…
— Как тебя зовут? — поинтересовался после секундного молчания Козимо.
— Фабио. Синьор Медичи, я приду через месяц, когда с наследством станет все ясно и у вас появится основание мне доверять.
Пиччони появился через день. Все время после визита Фабио Козимо ломал
