Песня мертвых птиц

то проживаешь все сначала.

– А что нужно для того, чтобы расти?

Миссис Норис была теперь полностью пленена своим собеседником, который раскрывал перед ней «тайны жизни». Если бы тот же бред она услышала сейчас от кого-то другого, то он не прозвучал бы для нее как единственная на свете истина.

– В вашем случае, миссис Норис, перерождение возможно, если вы отпустите то, что не можете на себе нести, и что, по вашему мнению, невозможно отпустить, чтобы катилось дальше, – ваше богатство.

– И что же это за богатство такое, что я не могу отпустить? – миссис Норис не любила загадок.

– Это ваша любовь.

– Моя что? – со смехом спросила женщина, чья кожа пропахла сарказмом и цинизмом насквозь.

– Ваша любовь.

Директор произносил пафосные и презренные вещи, по мнению его собеседницы.

– Вы точно Дьявол? Что-то уж больше ваши сладкие губы похожи на губы Христовы. Не теряли терновый венок, пока ехали на автобусе ко мне?

– Это любовь, миссис Норис, – повторил твердым голосом директор. – Это та химия, которая не представляет для меня ни малейшего интереса, но отрицать того, что она убивает остальных, я не стану. Я не стану отрицать и того, что нож – острый и может порезать кожу, если провести пальцем по лезвию, надавив изо всех сил; я не стану отрицать, что свинцовая пуля, несомненно, убьет человека, если попадет ему в сердце. Или в голову.

Это любовь, миссис Норис, которая перерождается в ненависть, в презрение, в камень. Это любовь, и даже превратившись со временем в камень, она может расколоться в любой момент и потянуться к солнцу. Это ваша любовь к родным детям в самой уродливой форме, и с какой бы силой вы их ни ненавидели, миссис Норис, вы всячески кричите, что еще сильнее любите их.

Ненависть – это уродство на лице любви. Иначе говоря, ненависть – это и есть любовь.

Самая сильная и уродливая любовь.

– Заткнись, ублюдок! – крикнула резко старуха своему собеседнику. Ее лицо покраснело, щеки надулись в гневе, а зрачки расширились настолько, что можно было предположить, не зная миссис Норис, что ее глаза – карие.

– Это любовь, миссис Норис, – директор буквально пнул ногой лежавшего на земле побежденного человека. Женщину, которая, несмотря на свои семьдесят лет, относилась к прекрасному полу.

Женщина, даже изуродованная морщинами, пятнами и высохшей со временем кожей, все равно остается женщиной.

Самой сильной и уродливой женщиной.

– Иди! На все четыре, – бросила ему в лицо старуха, она хотела плюнуть. Но не нашла во рту слюны.

Правда всегда готова к тому, что в нее в любой момент могут плюнуть.

Человек в черном одеянии встал с кровати, поставил пустую чашку на стол и тихо вышел из палаты, оставив миссис Норис наедине с собой.

6

Когда директор покинул палату миссис Норис, то первым делом зашел в свой кабинет, чтобы накинуть белый халат и не привлекать особого внимания пациентов.

Белый халат – это пропуск в…

«Белый халат – единственный на свете пропуск в эту больницу» – эти мысли ворвались сами, когда мужчина надел халат. Директора буквально осенило. Ведь убийца мог попросту надеть на себя халат и передвигаться спокойно в полутьме плохо освещенных коридоров.

На него никто бы не обратил особого внимания, в лечебнице два десятка людей в белых халатах, почему бы не стать двадцать первым? Все равно ночью никто не задает особых вопросов. В ночную смену все доктора и санитары хотят спать либо спят.

Человек в белом халате, если все-таки он – не сотрудник этой больницы, и есть убийца Эриха Бэля.

А белый халат мог надеть кто угодно, даже пациент.

Все становилось еще более запутанным, а потому директор всячески старался себя ограждать от различных мыслей по этому поводу. Мужчина больше всего на свете хотел сейчас пригубить сигару и слушать свой личный «сад камней». Но это позже…

Сейчас нужно узнать у доктора Стенли, кто они – остальные два пациента, увидевшие «призрак» сегодня ночью.

* * *

– Анабель Льюиз и Адриан Кин – пациенты из двух соседних палат – слышали, как кто-то этой ночью ходил по комнате погибшего и хлопал окном. Они клянутся, что слышали звуки за стеной, – констатировал известные ему факты доктор Стенли в присутствии директора.

– А кто третий?

– Санитар! Он, когда намывал полы коридора в одиннадцать вечера, увидел неясный силуэт в палате Эриха Бэля. Ему показалось, будто что-то промелькнуло в темноте за стеклом.

Но санитар – человек впечатлительный, мог и придумать такое, зная, что в этой палате мужчина покончил с собой. Фантазия, знаете, директор, такая вещь, что…

– Знаю. Конечно, знаю, доктор Стенли. Но вы отклонились от сути. Рассказывайте теперь по порядку, что слышал каждый из присутствующих!

У доктора Стенли был второй стул, но сесть он директору не предложил.

«Захочет, сам сядет», – подумал старик.

В кабинет без стука вошли две знакомые директору личности – полицейские, которые ошивались в лечебнице все вчерашнее утро.

– О, вы уже здесь, – старик сам вызвал полицейских в отсутствие начальства.

– Что значит – «пациенты заметили неизвестного в палате Эриха Бэля»? – спросил без приветствия тот, который умел говорить.

– Это еще не все, – сделал многообещающую паузу доктор Стенли. – Почерк, которым написана предсмертная записка, отличается от почерка покойника. Иными словами, записку написал кто-то другой.

– Давно вам об этом известно?

– Со вчерашнего дня.

Директор молча, внимательно слушал разговор своего главврача с полицейским.

– Почему вы не сообщили об этом раньше?

Доктор Стенли перевел взгляд на директора. Мужчина смотрел перед собой и даже не думал это как-то комментировать.

– Что именно пациенты из соседних палат видели или слышали этой ночью?

– Два пациента и дежурный санитар утверждают единогласно, что по палате Эриха Бэля кто-то ходил и издавал разные звуки.

– Какие именно звуки? – офицер был крайне обескуражен.

– Например, Адриан Кин – пациент, страдающий агорафобией – боязнью открытого пространства, заявил, что якобы слышал, как в соседней палате на протяжении ночи кто-то постоянно ходил, скрипел кроватью и хлопал окном. Когда пациент выходил в уборную среди ночи, то боковым зрением видел, как неизвестная фигура стояла на пороге палаты и смотрела на него через стекло.

Он утверждает, что ощущал на себе этот взгляд, пока не вошел в уборную, и когда возвращался в палату, на него снова кто-то пристально смотрел.

– Как вы думаете, доктор, пациенту можно верить? – спросил офицер без вызова, без напора, самым обыкновенным спокойным голосом. Видимо, начальство ему надавало по шапке за халатное отношение ко вчерашнему случаю.

– Подобных заявлений Адриан Кин не делал с момента своего приезда к нам, а потому я думаю, что старика что-то серьезно напугало. Я, разумеется, не верю в призраков, офицер. Но кто-то посторонний в палате Эриха Бэля, несомненно, был, а иначе сразу трое людей не стали бы утверждать одно и то же.

– Понятно. Что говорит второй пациент?

– Пациентка! – деликатно поправил доктор Стенли. – Анабэль Льюиз