Губернатор скривил губы.
— Когда-то подобный ответ оскорбил бы меня, но сейчас я понимаю, что мы при всем нашем величии — просто захолустье гораздо более славного королевства. И вы — его принц.
— По крайней мере, один из них, — улыбнулся Фениксиец комплименту. — И Визас чрезвычайно внушителен для захолустья.
— Да, так нам дают понять, — ухмыльнулся Пандион.
Поднявшись, сановник встал рядом с Фулгримом у перил и посмотрел на свой город.
— Нам многое дают понять, — добавил он, сделав большой глоток. Обернувшись, правитель окинул взглядом диковинное свечение над Стеклянистой пустошью. — Почти красиво, не так ли? — с легкой тоской сказал Пандион.
Он снова приложился к чаше.
— Вчера вы спасли мне жизнь.
Примарх блеснул зубами.
— Наследный губернатор, мне приятно было помочь, и я исполнял свой долг.
— Подозреваю, первый мотив весомее второго.
Фениксиец промолчал.
— Разумеется, на меня уже покушались, — хмыкнул автократ. — Уже не помню, когда начались попытки. — Он прищурился: — Думаю, тогда я был ребенком. Таким маленьким, что не мог понять, почему кто-то хочет моей смерти.
— А теперь?
Пандион холодно, жестко улыбнулся:
— Теперь чересчур хорошо понимаю. — Губернатор вздохнул. — Я одновременно символ распущенности нравов и препятствие на пути к увеселениям. — Он поднял бокал, словно пил за здоровье города. — Я — причина и решение каждой проблемы, терзающей наш искалеченный мир.
Сановник допил кубок с легкостью, говорящей о чрезмерном опыте. Если Пандион все время так прикладывался к вину, просто чудо, что Фулгрим еще не видел его пьяным. Правитель взглянул на примарха:
— Мы любопытны вам, верно? По вашему лицу и голосу сложно догадаться, но иначе вы не прилетели бы сюда.
Он снова наполнил сосуд.
— Да, — ответил Фениксиец, не найдя причин для скрытности. — Очень немногие миры так охотно принимают Согласие. Это почти неприлично.
— Ну, я ведь в отчаянии! — рассмеялся губернатор.
Фулгрим вскинул бровь:
— Просто так признаётесь?
— Я слишком стар и давно устал от игр. Моя планета умирает от тысячи порезов. Кусочек за кусочком мы утрачиваем нашу суть. Скоро ничем не будем отличаться от зараженных радиацией дикарей со Стеклянистой пустоши. — Нахмурившись, он осушил кубок. — Вам бы посмотреть на них… Жалкие, сломленные существа, нашпигованные опухолями, они сражаются за оазисы порченой воды. Не хочу для себя такого наследия.
— Не волнуйтесь, — сказал Фениксиец. — Как только вы формально заверите Согласие, Империум возьмет на себя ответственность за Визас. Со временем он станет алмазом на небосводе.
— И кое-чем еще, а? — воззрился на него Пандион. — Мне сообщили, что ваш боец с этим… устройством на спине берет генетические образцы у детей патрициев. Я получаю жалобы. Люди обеспокоены и пытаются понять, что он ищет.
Сановник налил себе еще вина.
— Он проверяет их на генетическую совместимость.
— Зачем? — после паузы спросил визасец.
— Мои воины благородного племени, наследный губернатор. И племя это требуется пополнять. В условия Согласия входит «кровная подать» — желательно первенцами, но мы примем любого подходящего ребенка.
Пандион побледнел:
— Вы хотите сказать, что заберете моих… наших детей?
— Мне представлялось, что вас известили о кровной подати, — мягко проговорил Фулгрим. — Уверяю вас, это высокая честь.
— Я думал… я предполагал, что их заберут в заложники[6]. Не знал о… — Он умолк, не желая встречать непоколебимый взгляд примарха. — Чести, — закончил автократ без выражения.
— Причем величайшей. — Отступив на шаг, Фениксиец раскинул руки. Он знал, какое впечатление производит в своих позолоченных латах, и специально надел на эту встречу доспех. Пандиона следовало убедить раз и навсегда. — Они станут моими сынами, воспитанными в великом почтении к Императору, и понесут Его символ. — Фулгрим коснулся аквилы на броне. — Они обретут славу и узрят чудеса, каких вы представить себе не можете.
— И все это на войне, — вздохнул губернатор. — Мы сами слишком много воевали. Слишком. — Он поднял глаза. — Патриции уже на грани восстания. Одна их половина считает меня слабым правителем, другая — деспотом, но все рвутся в бой. Вчерашняя дурацкая выходка — просто первый звоночек. Они искали только повода, чтобы окончательно убедить своих последователей, и ваше прибытие стало таковым.
Фениксиец проигнорировал обвинение.
— Кто такой Сабазий?
— Никто, — хмыкнул сановник.
— Значит, он мертв?
— Он никогда не жил. Это народное предание, притча, которую глупцы рассказывают друг другу, когда окружающий мир пугает их. Миф о прогрессе.
— Странное выражение, — заметил примарх.
— Но точное. — Пандион неаккуратно отхлебнул из бокала, вино потекло у него по подбородку. — Визас не прогрессирует, господин Фулгрим, а регрессирует. Мы уходим от будущего к традициям старины. Вот только не можем договориться, к каким именно! — рассмеялся он.
— Скоро все изменится.
— Рассчитываю на это. Я преклоню колено перед вашим Императором, если он поможет мне удержаться на троне. — Губернатор улыбнулся: — Я уже староват, чтобы начинать новую карьеру, вам не кажется? А мои дети и внуки станут отличными номинальными лидерами. Они податливые личности, так я их воспитал. — Сановник утер губы тыльной стороной трясущейся руки. — Да и патриции больше всего желают стабильности.
— Вы уверены? Мне кажется, что они стоят за большинством ваших текущих проблем, если не за всеми.
Пандион пренебрежительно махнул рукой.
— Некоторые из них. Младшие сыновья, безденежные кланы… Проныры и прихлебатели, хватающиеся за любой шанс возвыситься. Они подчинятся вам — или погибнут. — Правитель взглянул на Фениксийца: — Вы привели с собой армию, не так ли?
— Нет.
— Что?! — поперхнулся вином губернатор.
Фулгрим усмехнулся.
— В худшем случае можно вызвать поддержку с орбиты, но я намерен добиться успеха минимальными усилиями. Способности воина определяются качеством его победы.
— «Качеством»? Вы с ума сошли?!
Не говоря ни слова, примарх очень внимательно посмотрел на Пандиона. Тот побледнел и отступил на шаг.
— Я не хотел проявить неуважение, — уже тише произнес он.
— Разумеется, хотели. Уважение нужно заслужить, а я еще ничего не сделал
