– Здравствуй, мать, – сказал я.
Она вздрогнула, обернулась.
Я прижал палец к губам.
Она схватила со стола нож.
Я поднял руки и помотал головой.
– Что тебе нужно? – спросила она и выставила перед собой лезвие.
– Не шуми.
– Я позову охрану, – сказала Сорока. – Тебя убьют.
– Выслушай, – сказал я, – пожалуйста. Ты вчера взяла на работу дикую девку. Бескрылую, с земли.
– И что? – спросила Сорока.
– Это я поднял её.
Сорока помедлила, её глаза сверкнули, и угол бледных губ изогнулся. Она положила нож на стол и заметно успокоилась.
– Значит, это ты подстроил.
– Да, – сказал я. – Подстроил. Но это не главное. Слушай. Тебя отсюда скоро уберут. Теперь в доме будет заправлять Неясыт. Его дочка замужем за княжьим сыном. Ты проиграла. Тебе осталось – полгода или год, потом с тобой распрощаются, на твоё место Неясыт поставит своего человека. Тебе нужно что-то придумать. Иначе твои дни сочтены.
Сорока молчала и выглядела совершенно бесстрастной, но однажды, когда я сказал «ты проиграла», – её глаз дёрнулся.
– Если выкинем из дома дочку, – сказал я, – выкинем и папашу.
– Это невозможно, – тихо сказала Сорока. – Свадьба состоялась. Что тут можно сделать?
– Развод, – сказал я.
Углы рта Сороки изогнулись ещё сильнее.
– По какой причине?
– Измена интересам княжьего дома. Угроза безопасности города. Вдобавок – вредительство. Княжьего сына неправильно лечили.
– Не выйдет, – сказала Сорока. – Лечение уже закончено. Мальчишку смотрели и доктора, и жрецы. Все сказали, что он здоров.
– Они все ошиблись. Никто из них не знает, как действует яд. Знает только одна ведьма, там, внизу. И я знаю.
Сорока помедлила; кивнула на лавку возле стола.
– Садись. Хочешь вина?
– Нет, – сказал я, – не хочу. Какое вино, меня в любой момент повяжут. Слушай внимательно. Парня лечили разбавленной слюной древней рептилии. Я видел эту рептилию, как тебя. Она чудом дожила до наших дней, её порода вымерла… Я пробовал биться с ней. Когда она плюнула в меня ядом – я едва уцелел… Одна капля попала мне на одежду… Я вдохнул только запах – и потерял рассудок на несколько часов. Я чудом не погиб. Успел отлететь насколько смог, потом упал… Я не помнил, как двигать руками и ногами… Я забыл собственное имя. Я не мог пошевелить даже пальцем. Ничего более страшного со мной не происходило никогда… А я бывал во многих делах, можешь поверить…
– Верю, – раздражённо перебила Сорока. – Говори быстрее. Что ты предлагаешь?
– Не мешай Марье, – сказал я. – Она должна увидеть Финиста и поговорить с ним наедине. Есть шанс, что он вспомнит.
Сорока задумалась.
– Мальчишка всё время спит, – неуверенно произнесла она. – Он слабый, после болезни. Он еле выстоял свадьбу. Держался на маковой настойке.
– Значит, Марья должна войти к нему в спальню. С разрешения жены.
– Ага, – сказала Сорока. – Это ты дал девчонке золотую нитку!
– Да, – сказал я. – Теперь пусть всё идёт само собой. Если дочка Неясыта продаст за золото своего мужа – это будет измена, и повод для развода.
– Да, – сказала Сорока. – Я понимаю.
– Ты ничем не рискуешь. Просто позволь Марье делать то, что она задумала.
В княжьем доме – огромном, в три этажа, в дюжину галерей и две дюжины комнат – понемногу поднималась утренняя суета. Просыпались слуги. Один доливал масло в светильники, другой заботился о потухших за ночь курильницах, третий зажигал огонь в котлах купальни, подготавливая горячую воду для утреннего омовения княжьих особ, четвёртый и пятый увлажняли полы в комнатах и коридорах, смачивая доски мокрыми тряпками: слишком сухой воздух считался здесь вредным для дыхания. Шестой и седьмой будили дворцового жреца и шли вместе с ним в домашнюю княжью часовню, ибо кроме Главного Храма, в городе имелись и другие святилища, менее роскошные, но полноценные, устроенные в домах семей Внутреннего Круга; в княжьем доме имелся свой небольшой храм, отдельный и самодостаточный.
Просыпался чистильщик княжьей обуви, и смотритель за княжьим арсеналом, и княжий брадобрей; просыпались прачки и водоносы; просыпались подметальщики дворов.
Все эти слуги, как я помнил, носили особые туфли из мягкой кожи и обязаны были перемещаться совершенно бесшумно – но я их слышал; кожей ощущал, как начинает гудеть и вибрировать дом хозяина Вертограда.
Вот-вот должны были проснуться и войти в кухню повара и мойщики котлов.
Сорока не присела – осталась стоять в углу, у очага, смотрела бесстрастно, но руки выдавали волнение: она с хрустом ломала пальцы.
– Нас не должны видеть, – сказал я. – Просто запомни: я тебе не враг. Я помогу тебе – ты поможешь мне. Если всё получится – Неясыт уйдёт. Его дочку выгоним, а его самого оставим без должности.
Сорока придвинула к себе кувшин, налила в чашку, выпила залпом.
– Теперь, – сказал я, – мне нужно поговорить с девчонкой. Прости, мать.
– Не называй меня так, – нервно сказала Сорока.
– Почему? Ты могла быть моей тёщей.
– Из тебя вышел бы хороший зять. Но ты стал бандитом.
– Я не хотел. Так получилось.
Открыв дверь в дальнем углу, я вошёл в комнату грязной прислуги: здесь на узких постелях вдоль стен спали шесть молодых женщин, кухарок и уборщиц; седьмая, Марья, лежала на полу, завернувшись в шубу. Ей пока не нашли своего закута.
В комнате прислуги, как и в самой кухне, стоял тяжёлый, тугой и неприятный, особый кухонный запах, редкий в небесном городе, но зато хорошо знакомый мне. Внизу, у дикарей, в домах вождей и вельмож царил тот же тяжкий дух сырой, жареной, варёной плоти.
Большинство спящих кухарок, как и Марья, были выходцами с поверхности, я легко отличил их по бледной коже.
Я потряс Марью за плечо – она подскочила, как будто ужаленная, и попыталась схватить меня за горло.
– Тихо, – сказал я, перехватывая её руку. – Пойдём.
И кивнул в сторону кухни.
Сорока, разумеется, уже исчезла, остались только кувшин с вином на столе и пустая чашка возле него.
Воздух у нас в городе разреженный. Новички, прибывшие снизу, в первые недели спят очень крепко. Марью пошатывало, она тёрла глаза.
– Очнись, – сказал я. – Нужно поговорить. Где золотая нитка? При тебе?
– Да, – ответила Марья и хлопнула себя по животу. – К поясу привязала, чтоб не спёрли.
– Хорошо, – сказал я. – Ты сможешь связать из этой нитки рубаху? Или платье?
– Конечно, – ответила Марья. – Только нужно знать размер. Платье вяжется по размеру.
– Размер жены Финиста.
– Её имя – Цесарка, – сказала Марья. – И слугам запрещено с ней разговаривать. И я не знаю её размера.
– Цесарка, – сказал я. – Понятно. Она сама с тобой заговорит. Тебя взяли сюда только из-за золотой нитки. Предложи связать для Цесарки платье. Она согласится. И скажет свой размер. Взамен – проси встречи с Финистом. Это твой единственный шанс. Не упусти его.
– Финист не выходит из спальни, – сказала Марья. – Ты знаешь, как туда пробраться?
– Никак. Везде охрана.
Марья усмехнулась.
– Но ты же как-то пролез в город? Подкупил охрану?
– Не подкупил; договорился. Я сам бывший охранник. Там, где я сумел, – ты не сумеешь.
