Как-то, начитавшись безумного философа Ницше, белогвардейского контрреволюционера Гумилева, таинственного Кастанеды и прочих экзотически-экзотерических авторов (полный список для любопытствующих могу выслать по «мылу»), я решил: поэзия неведомого – вот моя экологическая ниша в современной русской литературе. Вдохновение было столь велико, что я тут же взялся за перо. Предо мною расстилались мрачные пейзажи современной действительности, крепко перевитые, спелёнатые прямо-таки незримыми для большинства сограждан щупальцами и лианами «тонких миров». Демонические сущности плескали полуслепым бедолагам крылами прямо в лица, а те лишь отворачивались, думая, что ветер. Провидцы хватали их за рукава, а они отмахивались от бомжей. Незримые «помощники» магов пили из них эмоции, а они безропотно отдавали последнее и тащились дальше пустые, жалкие, выпитые до сухой кожуры на сухом костяке. И я рванулся в бой. Строчки рождались в муках, зато искомой мрачности и угрюмого пафоса было в них хоть отбавляй:
От великого к смешному (История одной измены)
Холодна, черна, забыта эта древняя дорога. Гвозди ветра рвут одежду, тело ранит дробь снегов. Саван неба в серых складках прячет ангелов и Бога. Лёд забвенья. Дым пожарищ. И безмолвие песков… Что сорвало, что послало, что, скажи, тебя толкнуло пьяной этой, Бурной ночью в плен к безжалостной судьбе? Мука жизни? Мука смерти? Мука песни не пропетой? Или дикий пламень страсти, что проник в глаза к тебе? Слышишь? Слышишь? Что там? Что там? Что толкает ноги к бегу? Шёпот вздохов? Шелест шерсти? Шум уверенных шагов? Завыванья, хрипы, стоны, скрип когтей по льду и снегу? Или лязгом тяжкой цепи, пожирающей надежду, лязг сочащихся слюною, окровавленных клыков? Кто ты? Где ты? Просыпайся! Поворачивай скорее! Разве ты ещё не понял? Это, дерзкого губя, Ярко-алые от жажды, ИХ зрачки шипят, как змеи В предвкушении добычи. Ну, беги, спасай себя! Ты ослаб, упал и сжался. Ты не в силах быть не павшим Перед этой тёмной стаей, перед этой злой толпой. Ты, ступая этой ночью на озябшую дорогу, был безумным псом уставшим. Ты погибнешь и исчезнешь, и погаснешь… Чёрт с тобой! Пир восторженных вампиров; хороводы вурдалаков; Крысы, липкие от крови; стаи падальщиц-ворон, Что рисуют в низком небе пентаграммы страшных знаков – Вот конец твоих скитаний, погребальный перезвон… Чувствуете, узнаете? «Тотчас бешенные волки в кровожадном исступленье в горло вцепятся клыками, встанут лапами на грудь!» Думаете, я не видел едва ли не плагиаторного сходства? Видел, конечно. Но где мне было отвлекаться на частности? – «Au la guerre – comme au la guerre»! Тьма расступится лишь тогда, когда я ее высвечу прожектором своего таланта, – во как! А прорывы инфернальности, скажу я вам, багровели повсюду:
Тварь, порожденная светом, светом да телом моим, стелется, стелется следом, Тень, как больной херувим. То припадает к дороге, то жмется ко дну ручья, камнем повиснув на ноги, тёмная ноша моя. Малая в полдень, великая в час предзакатных лучей. Безликая, тысячеликая фраза из песни ночей, мной навсегда обречённая, так же, как ею я. Тень моя, плоская, чёрная, спутница бытия, ждёшь ли как я, ответа? Слышишь ли мой вопрос? Тень моя, вечная мета, верный двумерный пёс. Вскинешься ли, вздохнёшь ли пенной шипящей волной? Птица, не знавшая воли, заговоришь ли со мной? Или вовек безъязыкою пребудешь, молчанье храня, черной наложницей дикою Месяца, Солнца, Огня? Кто же ты, неразлучная, связана чем со мной? И не тебе ли обязан я жизнью своею земной? Не для твоего ли рождения я начинаю день?
