3 Ворвалися в сераль и спешились. Илья сказал: «Ебать-бомбить! Пиз-дец!!!» Добрыня крякнул, а Попович восхитился: «Я, отцы, хуею! Сколько девок!» Но их азарт порушил непристойный крик: «Аннанге ски!» То Насрулло, скопец, Что их привел, пересчитал таньга, и счел их недостачу худшей из издевок. – Вы, чёртовы гяуры, правоверного хотите обмануть! Здесь не хватает двух монет. И я так это дело не оставлю, русские собаки! Добрыня сморщился, ругнулся по латыни, и изладился швырнуть В поганого копьё. Да передумав, без затей попотчевал нагайкою вдоль сраки. Как пулею снесло с ахалтекинца Насрулло. Упал в сплетение жасминовых ветвей. Заныл, пополз. Задрались срамно фалды яркого бухарского халата, Задергалась, маня Никитича, расщелина меж по-девичьи гладких розовых лядвей. Мгновение… и вот! – нетерпеливый витязь уж ебёт с задором в жопу ренегата… 4 Веселье между тем в разгаре: где анальный однополый секс, а где – минет; С террас нудят придворные ашуги и бренчат струной незвонкой кельмандары, И разжигает похоть танец живота, и сыплются мониста, и звенит браслет, И с треском рвутся вдоль промежности шелковые шальвары. Илья, нагой и рьяный как медведь-шатун, подмял грудастую степнячку под себя. О, как должно быть, трансцендентно, обморочно-тяжко той степнячке! Она визжит, хохочет, плачет и поет, с восторгом сладкое насилие терпя. И конусы объемистых грудей трясутся в экстатично-сумасшедшей скачке… Вокруг Алеши одалисток звонкий рой. Они смеются. Их остры сосцы. Лобки курчавы и круглы, пупки бездонны, ягодицы ж – каучуково-упруги. Тонки лодыжки их, запястья, талии… а бёдра!.. как их бёдра широки!.. Поповича холят они наперерыв, а тот хохочет: «Ну, шарман, любезныя подруги!» Никитич, «опустив» мерзавца Насруллу, лягнул его под зад: – Лети, петух, ты, в общем, был неплох, хотя и чересчур статичен. А как тебя зовут, малыш? – он выудил из-под куста магнолий мальчугана за халат. – Да ты красив! И тонок! Как ты свеж и юн, и в то же время трогательно аутичен!.. Что ты дрожишь? Не бойся! О, дитя! Дитя… Энфант! Сними скорей ненужные одежды. Я, хоть быть может, и пугаю габаритом гениталий, но зато большой эстет, Философ… (Блядь, не лезет! Где тут вазелин? Ага…) Так вот, философ и поэт, И знаю десять языков, бывал в Тибете и, что важно, – беспримерно, дивно нежен. 3 Что ж за кулисами сей феерии? Спит старик Тимур. Дуплет нагих нубийцев дремлет, опахала позабыв, Кричат павлины. Роются в объедках крысы. Трудно реют мухи. Любимый ханский барс вылизывает хвост, нажравшись потрошенных кур. Раба уныло мажордому внемлет, взгляд тупой в пространство устремив. Везиры шепотом муссируют затёртые до дыр, едва не прошлой эры, слухи. Поспешный топот. Это вероломный евнух Насрулло, неся под мышкою тюрбан, Спешит. Во всё раскосое ебло – роскошнейший фингал, и горлом – пена: – Проснись, Великий! – он кричит. – Проснись скорей, великий Тамерлан! Беда! Твой розовый цветник открыт, и пьют его нектар три русских богатура-супермена! Хромой Тимур в момент продрал шары. – Что ты несешь, холуй? Да кто посмел Дарить интимную любовь моим юнцам, наложницам и жёнам? Урусы! О, Аллах! – И бросился ордынский царь в гарем, с колчаном, полным стрел, И верным луком, смертию крылатой ядовитой, снаряжённым. (Ужель близка кошмарная развязка?.. О нет, не бойтеся, друзья! Всё будет заебись! Всё будет ладно, и не возликуют иноземцы злые.) Тимур, увидев свальный грех, вдруг ощутил упругость разом огрубевшего хуя, Впервые за последних восемь лет. Впервые, ах, шайтан! ВПЕРВЫЕ!!! Уж лук забыт. Уж хан, пустив слюну, глядит на крепкий орган свой, Верхом на нем наездница, отметим, тощая азартная плутовка. И представляется Тимуру, как уж подобралися муде, как плещет семень злой, И как, мол, яро движется внутрях (по русской, к слову, смазке) мужески его лиловая головка… А после были пьянки и братанья. И, конечно, в пляске проломили пол. И пели про камыш и бешено скакали ночью на конях; и был фейерверк. И в чей-то афедрон метали шампуры и вилки. И, кажется, Тимур сношал осла (а может, и козла), и пидараса Насрулло сажал на кол, И, кажется, Илья насрал на ханский трон. И мнится, что Добрыня трахнул барса, а Попович пиздился с ифритом из бутылки… Описанной истории прошло уж лет… ну, как бы не семьсот. Заржавели, увы, булатные мечи, порвалися кольчуги, сталь поблекла харалужья, Однако ж и сегодня русский хер не взят ещё никем на окорот, И от веку не меркнет титаническая мощь победоносного славянского причинного оружья!..
