И хрустальная в небе луна над хрустальной студеной водой.Чтобы шепоты трав, и кустов, и полночное пение птицы…И СИСЯСТАЯ ПОТНАЯ БАБА С ГОРЯЧЕЙ И ВЛАЖНОЙ МАНДОЙ!ЧТОБ ЕБСТИ ЕЕ СТОЯ, И РАКОМ, И В УЗКУЮ ДЫРКУ СЕРЕЙКИ!Чтобы слышалась девичья песня под позднюю где-то гармонь.Чтобы звезды роняли на крыши лучей золотые копейки,И костер на горе… И его романтичный, немного неверный огонь…ЧТОБЫ ХУЙ – КАК ПОЛЕНО; ЧТОБ ЯЙЦА – КАК ПАРА МЯЧЕЙ БАСКЕТБОЛЬНЫХ!Чтобы ивы косами по пыли дорожной мели.Чтобы ветер трепал ковыли на бескрайних просторах раздольных,Чтобы мошки свече жизнь в полете, как сладкую жертву, несли…ЧТОБ БЛЯДЬ ИЗВИВАЛАСЬ, КАК ПОСЛЕДНЯЯ ТЕЧНАЯ СУКА!Чтобы рыбки плескались в пруду, дробя на осколки луну.И чтоб слезы, как росы. И охряный восход. И ни звука.И блаженство смежения век, и отход к долгожданному сну…Мой окончен пейзаж. Позабыты волшебная кисть и волшебная скрипка.Снова ждет повседневность, лихорадка работы, пустой и тупой суеты;Вновь морока и серость. Но лицо мое все-таки красит улыбка:Я закончил, дружок. Я-то кончил. Я – КОНЧИЛ! А ты?август 1999г.
Смотри у меня!
В тот день, в двенадцатом часу, я был… не важно, где.Скажу лишь, мысль моя была, простите, о еде.Так вот, стою себе. Слегка уже живот подводит,И вдруг (о, верно, верно – вдруг!) ко мне мсье подходит.Мсье (как бишь его… забыл; как будто, Леонид)Меня хватает за камзол и грозно говорит,Что он, не будь он Леонид, превыше всех мужчин,Что он Сатир, что он Перун, Осирис и Один!Что он достоинством мужским премногих превзошёл,Что мне exit, поскольку я… сейчас! увижу!! СТВОЛ!!!Мол, ствол столь крепок и ядрен, что жутко станет мне, –И зачал лапкой шуровать в свисающей мотне.Я улыбнулся уголком породистого ртаИ молвил: – Вам пугать меня?.. пропорция не та.Увы, но, сударь, Ваш, пардон, «чудовищный лингам»Столь вял и мал и немудрящ, что просто стыд и срам!И так, простите, невелик тестикульный комочек,Что смех и слёзы, сударь мой, и колики до почек.И коли Вы меня сейчас хотите напугать,Боюсь, не стоит, сударь мой, гонады извлекать…И я умолк. И дивный свет облёк мое чело,Но это, судари мои, его не проняло.– «Боюсь!» Ты всё ж сказал: «Боюсь!» – возликовал СатирИ с превосходством на лице отгарцевал в сортир…А я остался… да, друзья, остался при своём:Неумно ястреба пугать облезлым воробьём!
О, мой трепетный друг…
* * *О, мой трепетный друг, покалеченный ласками быта,Да едва не оскопленный зубцеватым и ржавым ланцетом его,Геть! За мной! По тропам, большакам и – к зениту:В Ирий, Офир, Валгаллу из пьяного сна моего.В край, где Трезвость и Скуку не видали вовеки,К Изумрудному Змию на витые рога,Где из водки студёной хрустальные рекиРазрезают ветчинно-икряные брега.Там под каждым кустом маринованный рыжикИ огурчик солёный, и селёдка с лучком.Там похмельный синдром ведом только из книжек,А облом «не хватило!» вообще не знаком.
