Потом мы отправились обедать со всеми почетными гостями и чувствовали, что этим приглашением нам оказана огромная честь.
По окончании церемонии освящения раки мы с Гвинет поблагодарили главного священника и ушли из обеденного зала, чтобы немного прогуляться по деревне. Через некоторое время мы увидели группу людей, которые тянули по улице большую повозку со стоявшей в ней ракой. Все они были одеты в костюмы с символами на спине. Они пели: «Эйо! Эйо!»
Мы следуем за процессией, наслаждаясь весельем, когда к нам подходит полицейский с переносной рацией. Он снимает белую перчатку и протягивает мне руку. Я здороваюсь с ним за руку.
Когда мы отходим от полицейского и снова идем за процессией, мы слышим, как кто-то позади нас очень громко, взволнованно и быстро что-то рассказывает. Мы оборачиваемся и видим, что полицейский сжимает в руках свою рацию и в огромном волнении говорит в нее: «О гано фана мийо гану Фейн-ман-сан ийо кано мури тоно мурото кала…», — и я мог просто представить, как он рассказывает кому-то на другом конце линии: «Помнишь мистера Фейнмана, который выступал на освящении раки? Хочешь верь, хочешь не верь, но я только что пожал ему руку!»
Должно быть, священник «перевел» что-то очень впечатляющее!
Письма, фотографии и рисунки
11 октября 1961 г.
Отель «Амиго», Брюссель
Здравствуй, родная,
Мы с Мюрреем не даем друг другу заснуть, потому что спорим до изнеможения. Мы проснулись над Гренландией, что было даже лучше, чем в прошлый раз, потому что мы уже пролетели какую-то ее часть. В Лондоне мы встретили других физиков и поехали в Брюссель все вместе. Один из них был очень обеспокоен: в его путеводителе отель «Амиго» даже не упоминался. Однако у другого физика оказался новый путеводитель: там говорилось, что это пятизвездочный отель; по слухам, лучший в Европе!
Он, действительно, очень хорош. Вся мебель полированная, из красного дерева, в идеальном состоянии; ванная комната огромная и т.п. Очень жаль, что ты не приехала на эту конференцию, вместо той, другой.
На следующий день, на заседании, все началось очень медленно. Я должен был выступать днем. Именно это я и сделал, но у меня было слишком мало времени. Нам пришлось закончить работу в четыре часа дня, потому что на вечер был назначен прием. Несмотря на это я думаю, что мое выступление прошло хорошо: так или иначе, все, что я не сказал, присутствует в письменном варианте моего доклада.
Итак, в тот вечер мы отправились во дворец на встречу с королем и королевой. У отеля нас ждали такси — длинные черные автомобили, — и в 5 часов вечера мы уехали. Нас провезли через ворота дворца, по обе стороны которых стояла стража; потом мы проехали под аркой, дверь в которую открывали мужчины в красных мундирах и белых чулках, под коленом перевязанных черной лентой с золотой кисточкой. Стражу мы снова встретили у входа, в коридоре, вдоль всей лестницы и наверху, около бального зала. Эти стражники, в шляпах, типа русских, с ремешком, который застегивается под подбородком, темных мундирах, белых брюках и до блеска начищенных черных кожаных сапогах, стояли навытяжку — у каждого в руках поднятый вверх меч.
В «бальном зале» нам пришлось ждать, наверное, минут двадцать. В нем был мозаичный паркетный пол, и в каждом квадрате стояла буква «L» (первая буква имени Леопольд — теперешнего короля зовут Бодуан или как-то в этом роде). Позолоченные стены относятся еще к восемнадцатому веку, а на потолке изображены обнаженные женщины, разъезжающие на колесницах в облаках.
По периметру комнаты развешано множество зеркал и расставлено множество позолоченных стульев — точно так же, как в тех многих дворцах, которые мы видели, но на этот раз здесь не музей: все это живое, все вычищено до блеска и в идеальном состоянии. Несколько дворцовых служащих непрерывно сновали туда-сюда. У одного был какой-то список, и он сказал мне, где я должен стоять, но я его не послушался и, впоследствии, остался без места.
Открываются двери в конце зала. Там стоят король и королева в сопровождении стражи; мы все медленно входим, и нас по очереди представляют королевским особам. У короля молодое лицо с полусонным выражением и очень твердое рукопожатие; королева очень хороша собой. (По-моему, ее зовут Фабриола — она была испанской графиней.) Мы выходим в другую комнату с левой стороны, где ряды стульев расставлены как в театре, причем в первом ряду стоят два стула для короля и королевы. Перед этими рядами стоит стол с шестью стульями для блестящих ученых — Нильса Бора, Ж. Перрена (француза), Р. Оппенгеймера и т.д. — см. рисунок.
Оказывается, что король хочет знать, чем мы занимаемся, поэтому наши старики дают цикл из шести скучных лекций — очень серьезных — совсем без шуток. Мне было очень трудно сидеть на стуле, потому что от сна в самолете моя спина одеревенела и побаливала.
После этого K[6] с Q[7] проходят через комнату, где нас с ними знакомили, в комнату, расположенную справа (отмечена буквой «R»[8]). (Все эти комнаты просто огромные, позолоченные, в викторианском стиле, разукрашенные и т.п.) В комнате «R» много видов униформы: стража у двери в красных мундирах, официанты — в белых мундирах (чтобы подавать напитки и закуски), военные — в форме цвета хаки с медалями и черные мундиры — вроде траурных (дворцовые служащие).
Из «L»[9] в «R» я иду последним, потому что из-за деревянной спины не могу идти быстро. Я разговариваю с дворцовым служащим — очень приятным человеком. Он обучает математике в Лувенском университете неполный рабочий день, но его главная должность — секретарь королевы. Он также обучал К, когда тот был молодым, и работает во дворце уже 23 года. Теперь, по крайней мере, я хоть с кем-то могу поговорить.
Другие разговаривают с К и Q; все стоят. Через некоторое время профессор, возглавляющий конференцию (проф. Брэгг) хватает меня и говорит, что со мной хочет побеседовать К. Брэгг говорит: «К, это Фейнман». Я допускаю промах 1, собираясь опять пожать ему руку — что явно неправильно: руки он мне не подает. После неловкой паузы К спасает положение, пожав мне руку. К делает вежливые замечания по поводу того, какие мы все, должно быть, умные и как сложно, должно быть, думать. Я отвечаю в шутку (так мне посоветовал Брэгг, но что он знает?) — очевидно, ошибка 2. Так или иначе, напряжение ослабевает, когда Брэгг приводит еще одного профессора — по-моему, Гейзенберга. К забывает о Ф, и Ф быстренько смывается, чтобы возобновить беседу с секретарем Q.
После приличного промежутка времени — несколько апельсиновых соков и множества очень хороших закусок позже — ко мне подходит военная форма с медалями и говорит: «Пообщайтесь с королевой!» Нет ничего, что я сделал бы с б
Мы ведем что-то вроде беседы (я слушаю, но не слышу никаких покашливаний и не ухожу со своего места), быть может, в течение минут пятнадцати. Образец:
Q: «Должно быть, очень сложно работать, думая об этих сложных задачах…»
Ф: «Нет, мы все занимаемся этим ради забавы».
Q: «Должно быть, сложно научиться изменять все свои идеи» — это она извлекла из шести прослушанных лекций.
