– Не очень…
Я взяла саблю, проверила. Обычный казенный клинок морского офицера, не первого сорта, но и не паршивый; судя по состоянию лезвия, хозяин им не шибко восхищался. Но торшер срубить получилось.
– Пойдет, – оценил Артем и забрал клинок. – Багра тут не найти, попробую из него что-нибудь сделать. А вы с Ершом на кухню сходите, поешьте. Там много всего…
Артем разорвал пакет и высыпал из него на стол галеты, а я отправилась за Ершом, который, само собой, успел спрятаться в шкаф, причем на верхнюю полку, так что пришлось его доставать оттуда в сложенном виде. Я в очередной раз подивилась этому странному умению залезать в труднодоступные места без помощи пальцев, ухватила Ерша за колено и вытащила на свет в сложенном состоянии, кое-как распрямила и отвела на кухню.
Здесь нам повезло. Судя по всему, офицер жил в этом доме с семьей – в столовой держался порядок, посуда и принадлежности на своих местах, пластиковые цветы в вазах, а на столе декоративная горка из овощных консервов, и корзинка с печеньем, я сунула печенье Ершу, а он не знал, что с ним делать, пришлось показать, как надо есть.
В углу столовой поблескивал никелем холодильник.
Все, что хранилось в холодильнике из свежего, разумеется, испортилось, зато сохранились банки с консервированным шоколадным молоком; я открыла сразу две, одну себе, другую Ершу, научила, как надо пить; уселась на стул и стала обедать.
Без аппетита. У меня и не могло быть никакого аппетита, да и подташнивало заметно, но пообедать стоило, хотя бы для того, чтобы иметь силы, – они понадобятся для броска к морю, может, и ноги перестанут так трястись. Непонятно, правда, отчего они трясутся – от усталости или от страха.
Я ела не спеша, пережевывая печенье и запивая его шоколадным молоком, которое почему-то отдавало аспирином. Ерш, кажется, тоже распробовал шоколад, его ничего не смущало, он набирал в рот печенья, запивал молоком, ждал, пока оно размягчит сухие галеты, после чего начинал пережевывать, надув щеки.
Явился Артем. За то время, что мы жевали, он изготовил себе оружие, использовав для этого офицерскую саблю и кусок пластиковой трубы, вырванной из отопительной системы; конструкция получилась оригинальная и с виду вполне убойная – Артем каким-то образом вставил рукоять сабли в отрезок трубы и обмотал его черным шнуром, что-то среднее между копьем и секирой. У него талант к созданию и владению оружием; в некоторых дремлют необычные способности, вот живет человек, живет, разводит морковь, а потом раз – и мотыгой убивает восемь разбойников, и делает это так легко, словно всю жизнь этим занимался. Артем, конечно, убийца, я это поняла… Наверное, как только увидела его тогда, в холле гостиницы в Холмске. Его поэтому ко мне и приставили, и правильно сделали. Убийца, и, как любой убийца, умеет создавать для этого правильные инструменты.
Интересно, какие способности дремлют в Ерше? Он альбинос, умеют ли альбиносы что-то, чего не умеем мы?
Артем прислонил свое копье, посмотрел на жующего Ерша, усмехнулся и ушел снова. Я поглядела в окно. Оно выходило на море, и носителей с этой стороны было гораздо меньше, я не поленилась и посчитала – шестьдесят с небольшим. Если бы не остальные, можно попробовать их забегать – вытягивая по носителю и расправляясь с ним поодиночке, но из-за дома подтянутся другие носители. Бесполезно. Надо придумывать что-то другое.
Артем придумал. Он появился на кухне с газовым баллоном, улыбнулся и сказал:
– Здесь почти полный. А в том доме на донышке болталось.
– Огнемет думаешь сделать?
– Не, – помотал головой Артем, поставив баллон под окно. – С огнеметом возни… По-другому. В холодильнике вода есть?
– Молоко. Три банки.
– Сойдет.
Артем достал из холодильника молоко, закинул в рюкзак. Поглядел на пирамиду из консервов, стоящую на столе, она ему не понравилась, и он расставил ее по-своему. Получилось лучше. Выше.
– Вы готовы? – спросил он.
– К чему? – не поняла я.
– Бежать.
Артем подтянул пластинчатые жалюзи, открыл окно.
– Сейчас?!
– Ага, – кивнул Артем. – Сейчас. Не стоит затягивать.
Он намотал на горловину баллона тряпку, пропитанную мутной спиртовой дрянью, поджег. Тряпка загорелась, Артем подождал, поднял баллон, размахнулся и швырнул его в окно.
Баллон покатился по асфальту с железным лязгом, наткнулся на ногу китайца, остановился.
– И что теперь? – поинтересовалась я.
– Теперь стреляй.
– Куда?
– В баллон. Попадешь?
– Попаду.
Это было правильно. Толковая идея. Верная. Артем хорош. Артем знает. Прикованный к багру.
Я достала пистолет. Семнадцать зарядов, двадцать метров, отчего ж не попасть.
Артем взял от стены багор-копье, поставил его рядом со мной.
– Прихватишь?
– Прихвачу, – пообещала я.
Артем вытащил Ерша из-за стола, уронил его на пол, сам залег ближе к стене. Я стала целиться: двадцать метров, детское расстояние.
Отец, узнав, что я поступила на философский факультет Токийского университета и намереваюсь специализироваться на кафедре футурологии, пришел в состояние некоторого раздражения; он посвятил моему переубеждению целых три дня, приводя всевозможные доводы против футурологии, с одной стороны, и в пользу вменяемых гуманитарных – с другой. Взывая не к разуму, но к сердцу, напоминая, что девушке из приличной семьи невозможно становиться каким-то там футурологом, в нашей фамилии, корни которой уходят еще в период Сэнгоку, никогда не было никаких футурологов, психологов или, не приведи господь, биологов. Наш род, стоявший на одной ступени с благороднейшими родами Империи, дарил своему народу поэтов, политиков, военачальников и… Тут отец немного замешкался, поскольку, кроме поэтов, политиков и военачальников наш род Империи так никого и не подарил; правда, был еще один кинематографист, но его вклад в культуру Японии был сомнителен, поскольку прославился он в основном производством фривольной мультипликации, которую во время Реставрации запретили и, по большей части, уничтожили.
Одним словом, против столь странной специальности отец выступал категорически, да и матушка, некогда окончившая филологический по отделению средневековой литературы, особо моим выбором счастлива не была. Но я упрямая.
Баллон краснел и прекрасно различался на фоне асфальта, вот только по-хорошему, верно, прицелиться мешал носитель, маячивший перед баллоном; стоял, сутуло двигая лопатками и шеей, точно совершая разминку, или беспокоило его что-то в районе шеи, фурункул вызрел, ведь при инфицировании болезни не исчезают, наоборот, обостряются, причем резко, а у этого точно фурункул – он то и дело трогал шею с настойчивостью промышленного робота, а после смотрел на пальцы. Я выстрелила и попала ему в лопатку, в сердце, носитель упал, и теперь мне стал виден баллон гораздо лучше; теперь я прицелилась вернее.
Кафедру футурологии философского факультета Токийского университета возглавлял Ода, бывший тогда уже профессором и снискавший многие славы как в самом университете, так и за его пределами. Демобилизовавшийся из сил самообороны, Ода выглядел оригинально, ему пришлось поучаствовать в освобождении нескольких островов в бассейне Тихого океана, он брал Иото и
