Звездолет скрылся из виду, толпа зашевелилась и медленно потекла к ним. Шериф повернулся к французам. Те вместе с Хари уже оттащили самолет на обочину.
Хари берет французов за руки и ведет в город. Люди смотрят на них с любопытством, удивляются их одежде, необычному виду самолета. Они толпятся вокруг и почти тут же идут дальше — зрелище быстро надоедает им. Шериф ворчит, что следовало бы отправиться в его кабинет, но скоро, пожав плечами, тоже уходит. А Хари тащит за собой пилотов, похожих на медведей в своих мохнатых унтах.
* * *«Из другого времени», — эта мысль еще тогда мелькнула у него. И только теперь, шагая вдоль улицы, он понимает всю невероятность ситуации, которую предчувствует только он и которую надо объяснить этим двум. Тем более, что вот этот со шрамом, Нюнжесер? Коли? спрашивает глухим голосом, какой идет год. Хари отвечает и повторяет, чеканя каждый слог: twenty — twenty — one, две тысячи двадцать первый. Они молчат, пытаясь осмыслить его слова, и, удивляясь, продолжают идти рядом. Он неторопливо и заботливо расспрашивает их, словно заболевших детишек. Как прошло их путешествие? Не заметили ли они чего-нибудь необычного, не произошло ли какого — то непривычного события, способного объяснить этот временной сдвиг, этот скачок, этот поворот во времени, который остался позади, как и многие километры? И тогда они делятся с ним своими наблюдениями — они не встретили штилевой зоны, затем тонули в каком-то ватном океане, удивлялись бешеной пляске немногих бортовых приборов, ощущению небытия, охватившему их на какую — то долю секунды, и состоянию, похожему на кому, от которого они очнулись, увидев вокруг лазурное небо…
Хари медленно, чтобы они вникли в каждое слово, говорит об ученых, которые давно предполагали, что многие необъяснимые явления поддаются расшифровке, если допустить изменчивость времени, его кривизну, его слоистость и взаимопроникновение слоев, невероятное растяжение и сужение времени и даже его остановку. Вот почему можно подняться в воздух в одном веке, а приземлиться в другом, соскользнув с той временной линии, на которой вам суждено жить с самого рождения. Уйти в небо, когда оно еще не было завоевано, а вернуться после его покорения, корда потомки, подхватив эстафету, устремляются к звездам. Они победили, но победа обернулась поражением. Они кивают головами, они соглашаются, — победа пришла слишком поздно, перестала быть нужной, установленный ими рекорд давно устарел. Они оказались живыми и бесполезными, ощутили это каждой клеточкой тела. Они не поняли всего, что им сказал Хари — разум человека не в силах за час преодолеть отставание на целый век, как не может человек научиться читать за один день. Но им стало ясно — в 2021 году делать нечего.
И тогда они задали Хари один вопрос — всего один, который не могли не задать — можно ли достать газолин. Бензин. И Хари радостно ответил, что да. У Слима его полно. Слим — это его приятель. Он брюзжит, когда продует в железку, но он — приятель. И он даст бензин. Вот уже долгие годы он хранит запас бензина, хотя сам не знает, зачем. Из обихода слово «бензин» давно исчезло. «Стариковская причуда», — снисходительно усмехается Хари. Слим — приятель. Он даст бензин. Наверняка!
* * *«Белая Птица» пляшет на дороге, носом к востоку. Крылья подрагивают, как у бабочки. Двигатель чихает, затем начинает ровно гудеть. Самолетик медленно отрывается от земли и тяжело тянет вверх. Он покачивает крыльями, и Хари понимает — ему послали прощальный привет. Стоя посреди дороги, он глядит вслед самолету. Он перенес весь свой вес на здоровую ногу, заложил руки за спину и до боли сжимает пальцы…
* * *«Слои времени», — сказал старик. Нюнжесер улыбается, и шрам на его лице белеет. По дороге сюда они скользнули в иное время. Может, на обратном пути им повезет?..
Ветер свистит в растяжках. Позади напевает Коли.
* * *А там, откуда они явились и где их больше никто не увидит, наступает 20 мая. 20 мая 1927 года. Они исчезли одиннадцать дней назад.
Их пока еще не забыли. Их забудут завтра.
Завтра — 21 мая. И на первых полосах газет напечатают новое имя — Чарльз Линдберг.
«Взлетев с аэродрома Бурже 8 мая 1927 года на борту «Белой Птицы», Нюнжесер и Коли навсегда исчезли над Атлантикой, Не удалось отыскать ни малейшего обломка их самолета, и точное место катастрофы осталось неизвестным. Исчезновение их окружено непроницаемой тайной».
майор Росси («На службе французской авиации») перевод А. ГригорьеваЖерар Клейн
Планета семи масок
Спокойным шагом вошел он в белые, сияющие перламутром ворота, и день внезапно сменился ночью, расцвеченной бесчисленными праздничными огнями. Легкий, почти неуловимый аромат витал в воздухе. Сбегающие вниз улочки рассекали ряды причудливых зданий, похожих на нагромождения скал, эти улочки чужого города манили его, хотелось окунуться в оживленную, хотя и не шумную толпу, вслушаться в приглушенный гул незнакомых голосов. Но он чуть было не обернулся, превозмогая искушение еще раз увидеть за своей спиной пустыню, протянувшуюся до самого горизонта.
Оттуда он пришел; он преодолел этот океан песка, а раньше ему пришлось преодолеть другую, еще более безжизненную и равнодушную пустыню — космос. Ибо он был одним из тех странно устроенных существ, что не чувствуют себя дома нигде во Вселенной, а меньше всего там, где родились — он был человеком. И сейчас его матово-бледное лицо походило цветом на тучи белого песка, что окутывают порой странный город, окруженный стеной с семью воротами. Много лет назад впервые услышал он о планете Семи Масок и проделал почти бесконечный путь, чтобы увидеть этот, не похожий ни на какой другой чудесный мир, где, как ему говорили, царит вечный праздник. Свой одинокий корабль он оставил в пустыне, далеко от города, зная, что хрупкие строения рухнули бы, не выдержав потоков энергии, рвущихся из двигателей. И потом день за днем шел он через пространства белого песка, потеряв счет расстояниям, когда не было вокруг ничего, кроме пустыни и медленных песчаных рек, что стекают со склонов далеких белых гор, возвышающихся на севере, и вливаются далеко на западе в огромную впадину иссохшего века назад океана.
Нетерпение, давно ставшее привычным, все гнало и гнало его вперед, и усталость и жажда не имели для него значения. Он много раз слышал, что планета Семи Масок — удивительный и загадочный мир, где не знают ни вражды, ни войн, ни мук, ни
