В каком-то месте в какое-то время что-то произошло, чего я сама не понимаю, Корсон. Но это было не в начале и не в конце времен. Не существует ни «до» ни «после». Для них и уже немного для нас время — это расстояние, на котором события сосуществуют как смежные предметы. Мы — момент долгого пути, который ведет в Эргистаэл, к единству сознания и вероятностей, и каждый из богов Эргистаэла — путник.
— Боги-шизофреники, — буркнул Корсон.
— Да, если это поможет вам понять. Иногда мне кажется, что они отправились открывать все на свете вероятности и заблудились, и стали нами, и в этом причина войны, раздробленности, разрыва, — этих морщин на поверхности истории, которые они так старательно разглаживают. А разрыв им мешает, несмотря на все их могущество мешает немедленно и полностью залечить раны. И нам надо на ощупь найти тот длинный, очень длинный путь, который ведет к ним, то есть к нам самим. Они родились от войны, от этой страшной смуты, что потрясает наши жизни, но будут существовать лишь когда уничтожат ее. И они действуют. Тут заделают брешь, там залатают разрыв. И делаем это мы, иногда с их помощью. И вы это делали. Вы жалеете?
— Нет, — ответил Корсон.
— Боги Эргистаэла, чтобы уничтожить войну, используют тех, кто воевал, — продолжала Флория. — У них есть опыт, и лишь они могут до такой степени ненавидеть войну, что рано или поздно им захочется ее уничтожить. Любой ценой. Те, кто не доходит до этого сразу, проводят некоторое время в Эргистаэле. В конце концов они понимают. Рано или поздно понимают все.
— Даже такие, как Веран? — недоверчиво спросил Корсон.
— Даже Веран. Он сейчас гасит войну в созвездии Лиры.
— Он умер.
— Никто не умирает, — возразила Флория. — Жизнь — как страница книги. Рядом есть еще одна и еще… Не после, а рядом.
Корсон встал и сделал несколько шагов к морю. Остановился у самой воды.
— Запутанная история, — вздохнул он. — Кто докажет мне, что это правда?
— Никто. Вы сами откроете ее, сложите из кусочков. Может быть та, что откроете вы, будет немного другой. Никому не дано знать абсолютной истины.
Не оборачиваясь, Корсон с силой, почти с яростью отчеканил:
— Я вернулся, чтобы научиться управлять временем и входить в контакт с Эргистаэлом. И чтобы…
— Научитесь. Всему, чему сможете. Нам нужны такие люди, как вы. Во Вселенной много пожаров.
— Я надеялся найти мир, — сказал Корсон. — И еще я вернулся ради Антонеллы.
Флория подошла и положила руки ему на плечи.
— Умоляю вас… — прошептала она.
— Я люблю ее. Или любил. Она тоже исчезла, да?
— Ее не было. Она давным-давно умерла. Мы взяли ее на планете-мавзолее, в коллекции одного из богов войны, и дали ей искусственную личность, как вы сами сделали с рекрутами Верана. Так было надо, Корсон. Без нее вы вели бы себя иначе. А настоящий человек не смог бы попасть в Эргистаэл.
— Если он не военный преступник.
— Она была всего лишь машиной.
— Приманкой, — уточнил Корсон.
— Мне очень жаль. Я сделаю для вас все, что пожелаете. Я буду вашей любовницей, Джордж Кореш, если захотите.
— Не так это просто.
Он вспомнил слова Сида: «Не надо на нас за эго сердиться».
И Сид исчез. Он знал, что будет вычеркнут, и пожалел Корсона.
— Никто не умирает, — сказал Корсон, — может быть, я найду ее в другой жизни.
— Может быть, — тихо отозвалась Флория.
Корсон шагнул в море.
— У меня ничего не осталось. Ни друзей, ни любви. Моя вселенная исчезла шесть тысяч лет назад. А меня просто-напросто обманули.
— У вас еще есть выбор. Можете все зачеркнуть, начать с нуля. Но помните, что на «Архимеде» вы погибнете.
— Выбор? — пробормотал Корсон. Он услышал ее удаляющиеся шаги, обернулся и увидел, что она разгребает песок в том уголке пляжа, где еще сохранился след от ее тела. Когда она вернулась, то держала в руках отливающую опалом капсулу величиной с голубиное яйцо.
— Вам остается сделать еще одну вещь, чтобы навсегда остаться с нами. Дикие гиппроны не способны перемещаться во времени так же, как первобытный человек не сумел бы пользоваться компьютером. В лучшем случае им удается прыгнуть на несколько секунд. В этой капсуле — стимулятор, который в миллиарды раз усиливает эту зачаточную способность. Когда понадобится, вы сами распорядитесь им, Корсон. Доза тщательно рассчитана. Появление капсулы в прошлом не повлечет значительного изменения. Погрешность в моменте вашего собственного появления невелика, мы учтем ее. Когда гиппрон делает прыжок во времени, он увлекает за собой часть пространства. Теперь вы знаете все. Вам решать, Джордж Корсон.
Он понял.
…Последнее, что осталось сделать. Закрыть за собой дверь. Протянуть самому себе руку через пропасть в шесть тысяч лет.
— Благодарю вас, — сказал Корсон, — Я подумаю.
Он взял капсулу и пошел к своему гиппрону.
38
Корсон прыгнул более чем на шесть тысяч лет назад и нашел нужную точку в пространстве и времени.
Гиппрон синхронизировался. Какое-то время планета вращалась вокруг Корсона, пока ему не удалось стабилизировать полет. Он выбрал сильно вытянутую орбиту, такую же, какую занял бы военный корабль, старающийся незаметно приблизиться к планете, остаться по соседству с ней как можно меньше времени и сбросить груз в наиболее благоприятных условиях.
Корсон ждал и думал. У него перед глазами простиралась вся Вселенная, а он почти ничего в ней не видел. Вселенная была колодцем, и каждый человеческий (и не только человеческий) взгляд пробивал в ней другой, более узкий колодец. И все они переплетались, но не смешивались и вели к поверхности Вселенной, где наконец-то сливались воедино — в Эргистаэле… Каждая точка Вселенной, сказал Сид, имеет свою собственную экологическую вселенную. Для данного наблюдателя. Для данного актера. Каждый пытается прочесть линию своей судьбы на стенках колодца. Каждый, если может, старается изменить ее к лучшему. Тот, кто роет свой колодец, не познав самого себя, рушит колодец соседа. Но только не в Эргистаэле. Не на поверхности Вселенной. Для богов Эргистаэла экологическая вселенная слилась с космосом. Им приходилось учитывать все. И всех.
Внизу урианские локаторы
