9.Маркиза

МАРКИЗА

Паренек в заношенных брюках, мятой футболке, с полиэтиленовым пакетом в руке вошел в кабинет.

– Посуду покупаете?

Кивнув головой, я указал место на столе, куда он неторопливо выставил тарелки, рюмки, водочный графин и застыл в ожидании. Похоже, этот товар он предлагал многим, везде получая отказ, ждал его от меня, готовый в любую минуту сложить утварь обратно в пакет и двинуться дальше в поисках менее привередливого комиссионера.

Принесенные предметы были грязными, но не потому, что их не помыли после использования, а оттого, что длительное время простояли невостребованными и покрылась слоем жирной пыли. Такое случается в квартирах пожилых людей, утративших волю к жизни и не обращающих внимание на подобные пустяки.

– Ты бы помыл, прежде чем предлагать, – начал я разговор, рассматривая марки производителей на донышке тарелок.

– Зачем? – возразил он, усмехнувшись. – Мне из нее не есть. А кому надо, тот пусть и моет.

– Наследство?

– Угу, – буркнул парень. Он не отличался словоохотливостью.

«Купить – не купить? – думал я. – В посуде мы не нуждаемся, захламляться не хочется. С другой стороны, тарелки хоть разрозненные, но породистые, графинчик достойный – шлифованное дно. Похоже, квартирка “старая”, там могут оказаться приличные вещи. Откажу – он больше не придет. Куплю – возможно, принесет что-то более ценное».

– Куплю, – согласился я, – но не все. – Выбрал наиболее ликвидное и расплатился.

Я не ошибся, паренек стал навещать меня почти ежедневно, что называется, протоптал дорожку. Я что-то покупал, от чего-то отказывался. Он никогда не спорил, прятал в карман деньги, складывал отвергнутое и удалялся.

Однажды он извлек из пакета дерматиновый портфель, я замахал руками.

– Портфель не нужен! Не возьму!

– Там фотки! – возразил он удивленно. – Сами спрашивали.

Содержимое портфеля порадовало – семейный архив. Неделю я забавлялся с ним, вываливал содержимое на стол, сортировал, рассматривал, читал.

Архив принадлежал семейной паре. Кем они приходились пареньку, не знаю. Как-то полюбопытствовал у него, он отделался фразой: «Так, дальние родственники».

Биография женщины меня не заинтересовала, а вот мужчина... Происходил он из крестьян Псковской губернии, с 1925 года жил в Ленинграде, служил в НКВД, в годы войны – офицер «СМЕРШ». В портфеле имелась его фотография, похоже, срезанная с пропуска или удостоверения. Через увеличительное стекло разглядел лицо: строгий взгляд, лоб с залысинами, плотно сжатые губы. Удалось рассмотреть петлицы: один просвет и две звездочки.

«Старший лейтенант НКВД, интересно, кем он был? – размышлял я. – Оперативный сотрудник? Разъезжал по городу в “воронке”, производил обыски, арестовывал? Или следователь? Допрашивал, выбивал показания. А может, делопроизводитель, протирал штаны в канцелярии? Или занимался хозяйственными делами, кадрами? Был шифровальщик, бухгалтер, наконец».

Ответов на подобные вопросы в документах не нашлось, жесткое лицо на фотоснимке молчало.

Изучив содержимое портфеля, продал его со всеми потрохами и вскоре о нем забыл.

Паренек тем временем стал навещать меня реже. В одно из посещений поинтересовался:

– Бижутерию принимаете?

– Неохотно.

– Почему?

– Спроса нет.

Действительно, советская бижутерия, в отличие от чешской, спросом не пользовалась, люди несли, умоляли: «Возьмите хоть за копейки, не выбрасывать же». Случалось, брал, складывал в шкатулки, их накопилось штук пять. Изредка ею интересовались художники по костюмам «Ленфильма», Мариинского театра и БДТ. Пригодилась она, когда режиссер Александра Стреляная пригласила дочь на эпизодическую роль крестьянки в картину «Хлеб для птицы». Бусы для роли Стреляная подбирала сама, поцветастей. Эпизод снимали три дня, на экране он длился секунд тридцать. «Как, понравилось сниматься?» – спросил дочку, выходя с киностудии. «Не очень. Скучно, и шея болит, бусы тяжелые». На премьерный показ в Дом кино она пошла с мамой, я посмотрел картину через год на канале «Культура».

Но чаще всего бижутерию раздаривал детям. Пока родители изучали новые поступления, приглашал ребенка к себе, доставал с полки шкатулку и вываливал содержимое на стол, предлагая выбрать, что понравится, и с интересом наблюдал, как недоверие и испуг в глазах сменялись удивлением и восторгом и маленькие пальчики начинали перебирать цветастые побрякушки. Не скрою, в эти минуты разделял с ними радость обладания.

– Так принести? – переспросил паренек.

– Неси, – согласился я.

Он появился на следующий день и высыпал из пакета ворох пластмассовых бус, модных в семидесятые годы, медные и мельхиоровые кольца с разноцветными стекляшками, серьги, заросшие плесенью, заколки для волос, броши, запонки вперемешку с пуговицами и значками.

– Это ничего не стоит, – вынес вердикт, окинув кучу взглядом. – Могу предложить… – и назвал незначительную сумму.

– Это тоже? – Паренек выискал в куче кольцо, повертел в пальцах, поднес к глазам, как будто видел впервые и только потом протянул мне.

Я не заметил в кольце ничего выдающегося: искривленное, будто на него наступили, с мутными камнями, выложенными в форме ромба; одного не хватало, пустоту заполняла окаменелая грязь, она же чернела между рядами. Клейма на ободе не просматривались. Я возвратил кольцо владельцу.

– С ним, без него – цена прежняя.

Он покрутил кольцо, поразмыслил и бросил в кучу.

После этого визита он появился еще раз.

– Надо до Луги доехать, – объявил парень, впервые придя без пакета, – там дом, бабка жила. На чердаке барахла – вагон и маленькая тележка. Дайте триста рублей на дорогу. Привезу, вычтите...

Сколько раз до него и после мне приходилось слышать рассказы о доме в Гатчине или Тихвине, даче под Сестрорецком, где на чердаке рассыхается граммофон, пылится старинная картина, где в чемодан сложены альбомы с фотографиями предков, а в шкафу истлевает генеральский китель деда? Сколько раз давал? И не залетным варягам, а постоянным клиентам. И почти никто не возвращался, ничего не привозил. Потому что ни дома, ни чердака не существовало. А было желание «срубить по-легкому бабок», рассчитывая на доверчивость и алчность комиссионера. Прием известный и не оригинальный. Понимал, слушая паренька: это наша последняя встреча. Точка. Можно сказать, окончательный расчет. Деньги на поездку дал, естественно, он не вернулся.

Прошел год или два, ко мне заехал приятель с дочуркой. Отец прошел в зал, а девочка осталась стоять в проеме двери смотреть на меня печальными глазами.

– В шкатулке повозимся? – догадался я. Она кивнула и, не дожидаясь приглашения, взобралась на стул.

Я высыпал перед ней груду колец и бус, сам вышел, чтобы не смущать ребенка.

Когда вернулся, девочка сидела на прежнем месте и что-то выговаривала кукле, наряженной в ожерелье и с аляповатой брошью на груди. При моем появлении девочка смутилась и замолкла. У края стола лежала горсточка украшений.

– Эти отобрала? – поинтересовался я, указывая на кучку.

– Эти и вот эти. – Она приподняла куклу.

Сложив подарки в пакетик, вручил ребенку. Она спрыгнула со стула и побежала к