1
Из низких облаков, гонимых слабым северным ветром, накрапывал дождик. Иван Сапфиров стоял на усыпанном опавшей листвой крыльце старой избы, которая вросла по окна в землю. Обнаженные раскидистые ветви яблони не мешали ему видеть красную черепичную крышу кирпичного особняка за высоким забором из зеленого профнастила. И чем дольше он смотрел на нее, тем острее чувствовал свое ничтожество, ничтожество своей избы, ничтожество своей почти семидесятилетней жизни. Если бы кто-то сказал ему пятьдесят лет назад: «Ваня, ты стариком с непокрытой седой головой будешь мокнуть под холодным дождем на кривом крылечке дедовской избы», - он посмеялся бы над предсказателем. В ту пору он - молодой, рукастый - верил, что свою старость встретит с женой, с детьми и с внуками в добротном и полном достатка доме. Верил крепко, но почему-то ничего не получилось ни с семьей, ни с домом, ни с достатком.
Теперь в убогой избе его лежит на кровати у печки мать – почти столетняя старушка - и просит слабым голоском сухарик. Но в избе со вчерашнего дня нет еды; и пенсию почему-то уже второй день Дарья-почтальонша не приносит. Были бы деньги, он сходил бы через овраг, лесом по краю болотца в поселок и купил бы хлеба, крупы, консервы разные. Но денег не было, как не было в этом году урожая на огороде.
…Минувшее лето выдалось знойным, засушливым. Лишь однажды в июле случилась получасовая гроза – и все: до нынешнего осеннего дня ни капли не упало с небес на окрестности. А воды в колодце возле избы Сапфирова едва хватало на приготовление каши, щей и чая.
Зато по соседству, на участке, где строился кирпичный дом, рабочие пробурили скважину, поставили насос, даже выкопали и заполнили водой прудик. Сапфиров через просверленную коловоротом дыру в профлисте видел, как вкалывали они от зари до заката, общаясь между собой не по-русски. Они не поняли его, когда он подошел к ним, таскавшим доски, и попросил для полива огуречных грядок воды немного из скважины.
- Что надо?! – возникнув из беседки рядом с прудиком, дал о себе знать хозяин дома - плотный средних лет блондин в красном кимоно, с бутылкой пива в руке.
- Дайте, пожалуйста, мне воды, огурцы сохнут, - повторил просьбу Сапфиров и невольно склонил голову.
- Продай мне свою халупу с землей, и тебе вода не будет нужна. Я хорошо заплачу, - глотнув пива из бутылки, объявил блондин и басовито рыгнул.
- Я не продаю дом, - промямлил Сапфиров. - Я, мой отец и дед здесь родились.
- Эй, урюки, уберите старого придурка с моей земли! – приказал блондин четырем парням среднеазиатской наружности, которые стояли у штабеля половых досок.
Саранчой налетели парни на оторопевшего старика, схватили его за руки и за ноги, пронесли через распахнутые въездные ворота и бросили у завалинки под окнами избы…
Иван Сапфиров погладил ладонью мокрые волосы, спустился по шатающимся ступенькам крыльца и решительно прошагал по опавшей яблоневой листве на огород, к сараю. Отворил скрипучую дверь и увидел лопату. Черенок ее отполирован до блеска ладонями, штык острый, легкий и прочный. Но не лопату он взял, а сачок - конусообразная сетка на алюминиевом кольце, прикрепленном к жердине. Этим сачком в прошлом году он ловил рыбу в лесном озерце, но нынешней весной рыбу переглушили неизвестные браконьеры. Но он видел через дырку в заборе, как недавно рабочие на соседнем участке запустили в прудик полукилограммовых карасей. Вот за этой рыбой он и стремился. Ночью блондин куда-то уехал вместе со строителями. На участке и в доме явно никого не было. А много рыбы ему не надо: достаточно две-три штуки. А когда пенсию принесет Дарья-почтальонша, он заплатит блондину за карасей. Он – не вор, он работал на тракторе в лесничестве, и имел за свой труд десяток почетных грамот и вымпел. Эти награды хранились в сундуке, в изголовье материнской кровати.
Накинув на плечи синий клеенчатый плащ, надев на голову шлем танкиста, который дед привез с войны против фашистов, Иван Сапфиров с сачком в руке пошел вдоль забора, удаляясь от избы и от кирпичного дома, чтобы получилось, что вроде бы кто-то из леса пришел и умыкнул из прудика рыбу.
2
К воротам в заборе из профнастила подъехал внедорожник, весь заляпанный грязью. Из него вылез Паша Кадьяк в спортивной форме. Не загоняя машину в гараж – пусть дождь обмоет ее, он через калитку в заборе грузно прошагал к дому. Открыл входную дверь ключом и через гостиную прошел на кухню. Через окно посмотрел с печалью на круглом лице, как дождь то припускался, то останавливался, то опять припускался по плиткам дорожки от кирпичной стены дома до прудика с беседкой.
Осень. На участке никого. А еще вчера здесь вкалывали четверо строителей из какой-то среднеазиатской республики. Ночью он отвез их по лесной дороге за полсотни километров отсюда, заплатил им за уложенную тротуарную плитку и высадил на шоссе, которое вело к городу, мерцавшему вдалеке огнями. Потом меньше чем за минуту он из снайперской винтовки с прицелом ночного видения прикончил всю четверку, вернул из ее карманов в карман своей куртки деньги, а трупы скинул в кювет, облил обильно бензином и поджег. Прежде он подобным образом избавился от каменщиков и плотников, когда они возвели ему кирпичный дом, и от землекопов, когда они вырыли пруд и огородили забором дом с участком.
Осень. Одиноко. Опять после короткой паузы зарядил дождь. Паша Кадьяк достал из холодильника и поставил на подоконник бутылку водки и жестяную баночку черной икры. Откупорив водку и сняв с баночки икры крышку, он из горлышка выпил полбутылки и закусил икрой с лезвия охотничьего ножа, взятого со стола.
Одиноко. Дождь. Осень. Паша Кадьяк уставился мрачным взглядом на пелену низких облаков, и вспомнил женщину, которая не будет с ним уже никогда.
…Красивую миниатюрную брюнетку он увидел в ресторане. Ее блестящие карие глаза, ее маленькие полные губы сразу пленили его. Он захотел угостить их обладательницу шампанским, а потом отвезти в свой дом в лесу и раздеть. Но женщина сидела за столиком с мужчиной, от которого веяло богатством и солидной должностью. Все же он приблизился к миниатюрной брюнетке, но не успел открыть рот. Из-за соседнего столика к нему подскочил высоченный здоровяк и сильно ударил кулаком под нижнее правое ребро. Было очень больно и обидно, но, не задираясь, он вернулся за свой столик. Пусть знакомство обломалось, но он умел ждать и
