И сейчас она ничем не отличалась от любой воспитанницы приюта, - молчаливая, усердная на занятиях, лишний раз не поднимающая глаз. И только я знала настоящую Яринку - дерзкую, непокорную и бесстрашную.
Подруга разделила мои волосы на пробор, и, подождав пока я заплету обе косички и встану, плюхнулась на моё место, подавая через плечо расчёску. Шевелюра моей подруги имела тот редкий солнечно-медный цвет, за который, как нам рассказывали на уроках истории, в старину сжигали на кострах. Поэтому, а ещё потому что глаза Яринки сверкали изумрудной зеленью, пухлые губы и правильные черты лица говорили о том, что вырастет она красавицей, - некоторые девочки за глаза называли её ведьмой. Что Яринку совершенно не смущало, и, кажется, даже радовало.
Я с наслаждением запустила пальцы в густые, блестящие локоны подруги. Мои собственные волосы, хоть и более длинные, были скучны, как пасмурный день. Такие же серые и невзрачные, абсолютно прямые, без малейшей игривой волны, они уныло свисали по плечам и спине. А заплетенные в косички выглядели, как два мышиных хвостика. Я вообще походила на мышь. Даже папа часто окликал меня «Мышка!». Он говорил, - это потому, что я маленькая и шустрая, но подозреваю, внешность тоже имелась в виду, учитывая мои под стать волосам серые глаза и худое заострённое личико. Вряд ли жизнь в коррекционном приюте прибавила мне очарования, так что рядом с Яринкой я смотрелась, как горстка пепла на фоне пламени.
Но, честно говоря, меня это не беспокоило. Я была ещё не в том возрасте, чтобы переживать из-за внешних данных. Скорее радовалась, что на меня меньше обращают внимания, и я, действительно, как мышка, могу незамеченной проскользнуть мимо учителей и воспитателей, в то время как Яринка неизменно цепляла их взгляды, и вызывала придирки.
Пока я аккуратно разделяла на пробор роскошные Яринкины пряди, она нетерпеливо болтала ногами, и косилась на наших соседок по дортуару, которые так же помогали друг другу с причёской. Это была наша давняя игра – кто быстрее закончит. Мне она, правда, уже надоела, но Яринка ревностно следила, чтобы я и она всегда заплетались первыми. И у нас это обычно получалось, но подозреваю, не потому, что мы преуспели в парикмахерском искусстве. Просто у наших противниц волосы были не в пример длиннее наших - ниже пояса. Мои же доставали только до середины спины, Яринкины вообще едва прикрывали плечи. Объяснялось это просто, у нас в Маслятах длинные волосы не приветствовались, уход за ними отнимал слишком много времени, а оно всегда требовалось на что-то более важное. И если взрослые девушки и женщины ещё старались как-то с этим справляться, то детям было и вовсе ни к чему. Поэтому я никогда не носила волосы ниже плеч, и только здесь, в приюте, они начали отрастать. А Яринка сама их время от времени подрезала, хоть это и было запрещено.
Но наши соседки – совсем другое дело. Не смотря на то, что с ними судьба обошлась не намного лучше, чем с нами, они не утратили веру в правильность всего, чему нас учили. Обе находились в приюте с пяти лет, с того возраста, в котором осиротевших детей распределяли из дома малютки по приютам и интернатам.
Одна из девочек – голубоглазая, светловолосая, с длинным и звучным именем Анастасия, но сама такая маленькая, худенькая, и вечно чем-то испуганная, что звали её все только ласково-уменьшительно Настусей. Родители Настуси не были ни расписаны, ни венчаны, состояли в блудном сожительстве, но им удавалось это скрывать, пока не появился ребёнок. Когда преступление раскрылось, оба были лишили родительских прав и осуждены. Настуся их больше никогда не видела, и впредь видеть не желала, она была преисполнена стыда за родительский грех, за своё незаконное происхождение, и старалась забыть всё, что с этим связано.
Вторая девочка, Зина, походила на Настусю не больше чем Яринка на меня. Смуглая, черноволосая и чернобровая, с необычным кошачьим разрезом карих глаз, она так же бросалась в глаза, и так же со временем должна была превратиться в красавицу. Но как раз необычная внешность и стала проклятием Зины. Мать зачала её от иноверца, одного из тех, что бежали с востока после того, как туда сбросили ядерные бомбы. Её муж заподозрил неладное, когда увидел новорожденную Зину, так отличающуюся от других детей в роддоме. Была проведена экспертиза ДНК, которая и выявила его не причастие к появлению на свет смуглой и черноволосой девочки. После чего мама Зины отправилась в колонию, а сама Зина в дом малютки. Она, как и Настуся, осуждала свою мать, не хотела иметь с ней ничего общего, и не терпела никаких упоминаний об обстоятельствах, при которых появилась на свет.
Думаю, что и Зине, и Настусе повезло больше, чем нам. Они не помнили родителей и не знали другой жизни, кроме той, какой жили сейчас. Их с пелёнок учили тому, что правильно, а что нет, как они должны себя вести, какими стать в будущем. И потому их желания, стремления были скучны, предсказуемы и правильны, как воскресная служба. О чём вообще может мечтать православная девочка, к какой цели стремиться? Выйти замуж и родить не меньше трёх детей, тем самым исполнив свой долг перед людьми и Богом. Всё. Стремиться к чему-либо другому не только бесполезно, но и не безопасно. Поэтому и Зина, и Настуся послушно мечтали, не смотря на то, что их мечтам вряд ли суждено было сбыться. У выпускниц коррекционного приюта почти нет шансов выйти замуж. Бесприданницы, сироты, с плохой наследственностью, с тянущимся за ними, как дурной запах родительским позором… кому они нужны, если полно чистых девушек из порядочных семей? Нет, нашим соседкам, как и нам, дорога после приюта была одна – в общежитие, на производство, до конца дней. У нас никогда не будет своего жилья, женщина на Руси может владеть имуществом, только став вдовой и унаследовав его от мужа. И если за осиротевшими мальчиками оставалось право наследования собственности их родителей, даже если те умерли, или получили пожизненный срок, то девочки оставались ни с чем. И выход из этого «ничего» был только один – замуж.
Полная безысходность.
Настуся и Зина спасались от этой безысходности мечтами о том, что они станут скромными, добродетельными и женственными, такими, что их просто не сможет не взять в жёны какой-нибудь хороший человек. Но мы с Яринкой смотрели на жизнь
