А дальше волну Лехиной злобы уже никто не мог остановить. Вот и всё. Он свой выбор сделал, хоть и не хотел.
Все украденные в доме родителей деньги Алексей перевёл на счёт дочери анонимным пожертвованием, как раз хватило на операцию. Золото и серебро выбросил в реку.
Следующим утром участковый проснулся от настойчивого звонка домашнего телефона. Дома никого уже не было, жена была на работе, а дети в школе, так что пришлось просыпаться и топать в коридор к трезвонившему без умолку аппарату.
Голова болела жутко, во рту была помойка, в общем-то, стандартное похмелье. Но Сергей Тойвович отвык от этого за годы воздержания и поэтому переживал особенно остро это состояние.
Поговорив по телефону, участковый положил трубку и как был в одних трусах поплелся на кухню. Его срочно ждали в опорном пункте, случилось ЧП, но он не торопился. Не хотел. Он достал их холодильника початую бутылку водки и откупорил.
– Давай, Лёха, за тебя! За твой выбор! Дурак ты, и выбор твой дурацкий, но пусть земля тебе будет пухом!
Пил Сергей Тойвович без закуски и прямо с горла.
ВОРОНА.
Посвящается Гале В.
Пробуждение было долгим и мучительно похмельным. Сна ночью не было, я выпил почти всю бутылку водки, пытаясь отключиться хоть ненадолго. Просто сидел и опустошал рюмку за рюмкой. В какой-то момент алкогольное забытье накрыло меня хмельной волной и утянуло камнем на дно. Я этого и добивался, так что сопротивления не оказал, не барахтался.
В холодильнике есть пиво, я это точно знал. Оно может снять последствия пьяной имитации сна и покоя. Но пить было нельзя, нужно садиться за руль и ехать к Галинке. Там и выпью, а пока обойдемся таблеткой аспирина.
Галя снилась уже третью ночь подряд. Тоскливые, до слёз тоскливые сны. Я боялся их, поэтому и не спал. Хотел уснуть и боялся. Не мог больше видеть её. Там, в этих снах, мы были вместе и были счастливы. Это была неправда. Подло несбывшаяся мечта. Я не мог больше этого видеть.
Надо ехать. Прошло уже три месяца, как я не был у неё. А обещал быть часто. Где эта чёртова аптечка?
Но аспирина, конечно же, не было.
Стоило выйти на крыльцо, как яркое августовское солнце резануло по глазам лезвием света. Я достал сигарету, сел на ступеньку и закурил. День был в самом разгаре, но, несмотря на это, на улице было тихо. Изредка где-то лаяла собака, а в остальном тишина. Даже жутко слегка. Но за эту тишь я и любил деревню. Никакой суеты, всё спокойно и размеренно происходит по графику, установленному самой природой. И тишина.
Сбоку раздалось непонятное ворчание, вернулась ворона.
– Что, пожрать прилетела, дурында?
Я достал из кармана припасенное специально для крылатой гостьи печенье и, слегка раскрошив пальцами, высыпал рядом на крыльцо. Молодая ворона, не переставая ворчать, в два лёгких прыжка одолела крыльцо и принялась клевать угощение.
Я подобрал маленького воронёнка в лесу три месяца назад. Именно там, на той поляне, где расстался с Галей. Птенец просто выпал из гнезда, и обратно его уже не принимали. Такой вот жестокий закон. Вороны кружили рядом и горланили, защищая птенца, делая вид, будто им небезразлична его судьба, но обратно путь был заказан. Покинула гнездо – дальше, извини, сама как-нибудь выкручивайся. Я забрал перепуганную недоптицу домой.
Ворона вполне себе прижилась и быстро освоилась на новом месте. Трескала лакомства, особенно полюбив овсяное печенье, вечерами деловито гоняла кота и постоянно что-то бурчала. Издаваемые ей звуки даже отдаленно не напоминали всякие там "Кар!". Непонятная смесь кудахтанья и недовольного старческого ворчания. Летать ворона научилась быстро, да и куда деваться, когда крепкие мужские руки запускают тебя с крыши дома в свободное пике, пришлось лететь. И теперь часто пропадала в близлежащем лесу, прилетая по утрам за угощениями.
– Поела? – я протянул руку, и ворона благодарно потерлась клювом. – Поехали, прокатимся на родину твою воронью.
Ехать до поляны было не так уж далеко, каких-то двадцать километров. Не радовало лишь, что путь предстоял по старой лесовозной дороге, не используемой уже много лет. Камни, огромные заболоченные лужи, поваленные деревья и другие прелести заброшенной карельской трассы.
Но ничего, моя старушка "Нива" справится. Три месяца назад для неё это не стало непреодолимым препятствием. К Галке ехать всё равно нужно, обещал.
Галюха и была моей несбывшейся мечтой.
Мы познакомились в седьмом классе, двадцать лет назад. Родители Гали переехали в наш тогда ещё поселок, так мы стали одноклассниками. Я помню тот день, я впервые был рад наступившему первому сентября. Потому что влюбился.
Маленькая худенькая девочка, чёрные как смоль волосы, заплетенные в две неуклюжие косички, широко распахнутые смеющиеся глаза. Такой она вошла в наш класс и мою жизнь.
Влюбился я в Галю с первого взгляда, а вот признаться или подступиться не мог вплоть до выпускного вечера. Как бы я ни готовился, как бы ни мучил себя своими чувствами, стоило лишь подойти к ней и просто увидеть её улыбающийся взгляд огромных глаз, и вся решимость улетучивалась вмиг. Стоял и мычал что-то неясное как телёнок, а она хитрюще улыбалась глазами и молчала.
Она вообще не говорила без надобности. Спрашивали что-то – отвечала скупо и лишь по сути вопроса, ничего лишнего. За три года она вообще так и не сблизилась с кем-либо в нашем классе, всегда оставалась особняком. Даже сидела одна за партой все годы учёбы, отпугивала своей молчаливой отстраненностью. Училась хорошо, но без какой-либо инициативы или рвения. Просто выполняла, что требовалось, не больше, не меньше.
На выпускном вечере её могло и не быть тогда. За месяц до этого у Гали скончалась мама, болела сильно. Мы практически перестали видеть и без того нелюдимую одноклассницу, она даже выпускные экзамены сдала отдельно от всех. Но Галя пришла.
Она появилась, когда я был уже изрядно пьян. Отстрелявшись на официальной части как можно быстрее, мы спешили на берег реки отметить выход во взрослую жизнь подальше от взглядов родителей и учителей. Спешили напиться по-взрослому. Туда Галя и пришла, когда спиртное было уже на исходе.
Помню, как я опьяненный алкоголем и её появлением вскочил и бросился к ней. Решимость признаться, наконец, в своих чувствах просто распирала меня. Пан или пропал! Терять было нечего. Но она не дала мне сказать ни слова. Просто взяла за руку, молча
