Я не оставлю тебя никогда

**

- Ну как у тебя дела? – услышав этот тихий, такой до боли знакомый голос, Михаил подскочил на широкой кровати, вытирая испарину со лба. Снова она.

- Ты оставишь меня в покое хоть когда-нибудь? – голос не слушался его, срываясь то на хриплый шепот, то на высокие ноты, - сколько можно?

Ответом ему был только тихий смех, который он сначала так любил, а теперь… Он тяжело поднялся с кровати, нащупал выключатель и с трудом медленно выдохнул, стараясь успокоить бешено колотящееся сердце. Добрел до ванной, умылся ледяной водой, не зажигая свет.

- Все в порядке? – озадаченный вопрос прозвучал, казалось, в самой голове, а не за спиной, заставляя его покрыться мурашками и холодным потом.

- Будто ты не в курсе, - пробурчал он себе под нос, нисколько не сомневаясь, что она услышала его, потому что усмехнулась. Миша вернулся в комнату, мельком взглянув на стоящие на камине, купленные его женой старинные бронзовые часы. Это убожество, за которое она заплатила огромные деньги, было настолько раздражающим его, что он раз за разом относил их в подвал, но на следующее же утро они снова мирно стояли на камине. Со временем он привык и смирился, только фыркал каждый раз, когда слышал ее «ты не понимаешь».

Часы показывали три ночи, одно и то же время, в которое он просыпался. То самое время. Голова раскалывалась, заставляя морщиться и ходить из угла в угол. Дома было зябко, как сильно бы он не топил дом, в это время ночи всегда было зябко, будто дверь на улицу открыта настежь, а не плотно заперта.

- Тебе нехорошо? – забота, сквозящая в голосе жены, была почти теплой, но он лишь устало отмахнулся, садясь в кресло и наливая себе коньяк, ровно сто грамм, как и всегда.

- Снова будешь пить, - вздохнула она, - когда ты прекратишь?

- А ты когда? – ответил вопросом на вопрос он, закуривая. Повел плечами, грустно смотря в кажущееся таким далеким окно, в котором отражались мигающие звезды. Жена всегда любила звездное небо и ночь, она могла всю ночь не спать, увлеченная какой-нибудь книгой или просто глядя в небо и слушая музыку. Он же ничего не находил удивительного или завораживающего в этом небе. Самое обыкновенное, нисколько не меняющееся вот уже не первый год. Он улыбнулся своим мыслям - не первый миллион лет они тут светятся.

- Чему ты так странно улыбаешься? – не замедлилась с вопросом она.

- О звездах замечтался. А что, нельзя?

- Да мне вообще все равно, - обиделась жена.

Он разглядывал разноцветье на обоях, картин, которые Юля без памяти покупала, стараясь наполнить уютом их дом, вяло перебрасывал взгляд то на одну, то на другую, так и не поняв, что она в них находила всегда. Миша молча докурил, допил коньяк, оставив стакан на подлокотнике, и подошел к окну. Три пятнадцать. До рассвета чуть меньше трех часов. Он поежился, не зная, чем себя занять и как отвлечься. Перед глазами мелькали картины полугодовалой давности, но Миша старательно их отгонял, не желая переживать одно и тоже снова.

- Не нравится фильм? – едко спросила она, даже не пытаясь смягчить голос.

- Да отвяжись ты! Сколько можно уже!

Она в ответ лишь рассмеялась, оба они знали, что она не прекратит до самого рассвета.

Он побрел за книгой к шкафу, потирая виски, тиканье часов звучало то невозможно громко, то еле слышно, раздражая неравномерностью. Половицы неожиданно скрипели, а где-то за окном прокричала сова, хотя Миша был уверен, что нигде поблизости сов не было.

- Поговори со мной, - снова раздался за спиной ее недовольный голос, - вечно ты готов заниматься любой ерундой, лишь бы не проводить время со мной.

Мужчину передернуло при одной мысли о том, чтобы провести время с женой. Справа от него сквозняк заставил поежиться и дважды подумать, стоит ли брать книгу. Он уже понял, что жена злилась, но о чем ему с ней разговаривать в три часа ночи?

- Ты как всегда, Миша. И почему я от тебя не уйду? – она сдавленно всхлипнула, и он впервые за эти полгода был готов поверить, что она хотела уйти. Хотела. Но не могла.

Так и не взяв книгу, он вернулся в кресло и закурил еще одну сигарету. Спать уже не хотелось. Он знал, что она все равно его разбудит и научился спать днем, вечером, но почти никогда – в это время.

- А ты пробовала уйти? – устало спросил он, ощущая, как температура в комнате падает и все же мечтая вернуться в теплое супружеское ложе.

Она не ответила, и он откинулся в большом мягком кресле, закрывая глаза и прекрасно понимая, что сейчас снова увидит все то, что было так давно и так недавно – историю их отношений.

Он увидел ее в первый раз на первом курсе института – красивую, с яркими счастливыми глазами, пышущую самой жизнью, и влюбился. Он с первой минуты понял, что жизнь без нее – не жизнь вовсе. Ухаживал красиво, старательно, не торопился. Ее любимые цветы, кино, последний ряд, кафе, парк – все, что она любила. Предложение сделал ей на ее любимой скамейке в парке – они долго еще это вспоминали после скромной свадьбы. Юля с ним расцвела, жизнь в ее глазах стала еще ярче, настолько, что на нее, даже замужнюю, стали засматриваться парни.

Миша тряхнул головой, стараясь выбросить все это из головы. Не хотелось вспоминать все это снова. Каждую ночь, как один заевший фильм, все это вставало перед глазами, но у него была пара причин вспоминать все это, и первая из них – его жена.

Он закатывал ей один скандал за другим, и Юля сначала бросила институт, не доучившись год, потом и с работы уволилась, чтобы угодить любимому мужу.

Пролетело пять счастливых лет, в которые Миша приезжал с работы в теплый уютный дом, где его всегда ждала жена, улыбчивая и полная любви к нему. Каждый день был похож на предыдущий, и все было до обоев в мелкий цветочек, до приторности сладко идеальным, до того без единой ночной ссоры, что Мише стало скучно.

Его уже не радовала сидящая дома в домашней одежде жена, он стал поглядывать на успешных деловых партнеров-женщин, которые не забывали краситься поярче, а юбки одевать покороче. Он приходил домой все позднее, отговариваясь задержками на работе, а сам проводил время с женщинами, которые казались ему увереннее, умнее скучной жены…

Он вскочил с кресла и снова стал мерить ногами комнату, стараясь прогнать мысли. Налил еще коньяка. Руки