Очнулся, встал на четвереньки, покачался. Не сразу, но поднялся на ноги. Чуть не упал, но устоял-таки. Сунул окоченевшие руки под мышки и задался интересным вопросом: «Кто я?» Потянулась вторая жизнь…
Я медленно поднялся и сел на овальном ложе. Спасибо Иску – обе моих памяти, оба куска разделенной личности совместились. Я обрел некую целокупность своей натуры, стал самим собой.
– Благодарю, – сказал я, – теперь я точно здоров.
– Не стоит, – ответил Голос, – я всего лишь исполнил одну из своих функций.
– Все равно спасибо.
Во мне тут же проснулся разведчик.
– А это военная станция? – спросил я.
– Не совсем. Станция защищала северное полушарие планеты от космических угроз – от экватора до Гравигенного Кольца в Приполярье. Когда Новая сбросила покровы и сжалась в белого карлика, перемещать планету с дальней орбиты на ближнюю стало не просто – пространство буквально клубилось холодной материей.
Газы, пыль, обломки… Станция расчищала траекторию для Манги.
– Значит, станцию построили те же разумные, которые проложили туннели-бункера?
– Хм. Интересный термин. Да, станция была возведена приблизительно три миллиона лет тому назад.
– И ты помнишь все эти годы?
– У меня емкая память.
Я осторожно встал. Нет, слабости не было, меня не качало и не вело. Здоров, «годен», как пишут на медкомиссии.
– Еще раз спасибо, Иск. И… Можно маленькую просьбу?
– Я слушаю.
– Я приехал не один. Привез поврежденного боевого робота…
– Да, я ощутил работу его реактора.
– А ты не мог бы его починить? Я очень обязан Терминатору, за один день он дважды спасал мне жизнь.
– А я второй раз убеждаюсь в твоей приязни к неживым существам. Вези своего Терминатора сюда же.
– Я быстро!
Легко сбежав по пандусу, я отмахнулся от вопросов Лахина и схватился за тачку, нагруженную бренным корпусом робота.
– Эдик, ты лучше голову его захвати. Ладно?
– А куда ты его?
– К доктору, – ухмыльнулся я и покатил тележку.
В зальцу мы вошли вместе, я и Эдик.
– Иск, я привез его! – объявил я громко.
– Клади его в камеру, Александр, – последовал ответ.
Ровный пол вздыбился, вырастая огромным кубом, с трансформаторную будку величиной. Одна из стен куба протаяла, образуя вход, и я бодро вкатил тачку вовнутрь.
Лахин замешкался, и я его подогнал.
– Что стоишь? Заноси.
– Ага…
Эдик робко вошел в камеру и бережно опустил на пол дисковидную голову кибера.
– Это что? – прошептал он. – Все по-настоящему?
– Нет, – буркнул я, – мы тут придуриваемся.
Выйдя из камеры, я дождался, пока стенка зарастет, и спросил Иска:
– Нам, наверное, лучше выйти?
– Да, так будет лучше, – ответил Голос. – Во время ремонтных работ возможна эманация, опасная для живых.
– Тогда пока! И заранее спасибо.
– Пока. И заранее пожалуйста.
Я ухмыльнулся. Не зря, выходит, я испытываю приязнь к неживым – вон, у Иска даже чувство юмора прорезалось! Потянув за собою Эдика, я покинул зал. Лахин молчал, спускаясь по пандусу, но в холле шумно выдохнул.
– Фантастика!
– Научная, – поднял я палец.
Кузьмич лишь похмыкал в редкую бороденку, а Федор задумчиво щурился, затягиваясь самокруткой. Меня же переполняли эмоции. Я сам себе казался бутылкой шампанского, пробка из которой вот-вот вылетит, не выдержав напора веселящих пузырьков. Но я молчал.
Тишина стояла полная, и гулкие шаги заставили всех очнуться от дум. Мы обернулись и увидели, как из одного коридора выходит живой и здоровый Саул, а из другого появляется Терминатор, блестя, как новый.
– Ну, здорово! – расплылся в белозубой улыбке фермер, по очереди пожимая нам руки. – Только что из починки!
Робот бесшумно проплыл, обходя Ручина, и остановился в двух шагах от меня.
– Функционирую, братан, – доложил он. – Жду дальнейших указаний.
…Мы долго болтали, поздравляя Саула с «капремонтом», досталось и Терминатору, а потом как-то сразу угомонились.
Про то, что я посвященный, говорить было нельзя, пока, по крайней мере – это был тот самый туз в рукаве, который лучше иметь при себе. И про то, что и меня вылечили, я тоже смолчал.
Про амнезию знали только Кириллыч и Марина, но они были далеко, а мои новые знакомцы не ведали про мои «отдельные недостатки». Да и зачем им знать? Главное же в том, что мне самому не хотелось ни с кем «делиться».
С Кириллычем мы вместе выживали, и я просто вынужден был объяснить, что со мной не в порядке. А то всякие недоговоренности обязательно бы возникли, портя наши отношения.
Но признаваться тому же Эдику или Кузьмичу, что я ничегошеньки не помню, было стыдно. Жаловаться надо врачу, а друзей грузить зачем? К тому же, потеря памяти была для меня схожа с ампутацией, с утратой важной части своего «Я».
Попросту говоря, я был калекой, а к инвалидам, чего бы там ни выдумывали журналисты, здоровые люди относятся с неким болезненным интересом, как к уродцам из кунсткамеры. Жалость – да, многие испытывают ее к «людям с ограниченными возможностями», как политкорректно называют увечных, но жалость эта носит явный оттенок брезгливости. А зачем мне еще и такое испытание?
Но теперь все переменилось, сразу и вдруг. Спасибо Иску за «минимизацию шока», но сразу привести чувства в равновесие не получалось. Мне то хотелось орать, свистеть, мутузить кого-нибудь, то я впадал в блаженную нирвану, когда ни говорить, ни двигаться не хотелось совершенно, а то вдруг находила тревога, неясная и докучливая, покрывая как тень.
Я даже не знал, что за беспокойство точило меня в эти моменты, а поразмыслить спокойно, разобраться, что к чему, не удавалось – эмоции плясали, мысли скакали. Полный сумбур в голове.
– Ну что? – разлепил я губы. – Поехали?
– Поехали, – кивнул Саул.
– Поехали, – согласился Бунша. Покашлял и добавил строго:
– Вы вот чего… Никому ни слова о Цитадели! Иначе… Сами понимаете! У людей крышу сносит, когда они только подумают о миллионе, а тут дело миллиардами пахнет! Вот и все.
– Правильно, – серьезно кивнул Федор. – И пытать будут, и что угодно делать. Нашим тоже ничего говорить не надо. Мало кто знает, до чего Саула довели. Спросят если, надо говорить, что к врачу ездили! А куда, чего – не ваше дело, и все.
– Согласен, – кивнул Саул. – Пошли тогда.
Мы покинули полутемный прохладный «холл» и вышли на солнце. А тут и мысли мои уняли свой суетливый хоровод. Я даже переключил думы на другое.
Меня словили на Земле и доставили на Мангу без спросу, я подчинился. Но теперь-то я цел и невредим, и не убог более! И знаю, кто я.
Значит, что? Значит, надо решать, как жить дальше – самому жить, по своему хотению, по своему разумению, а не плыть, куда тебя несет.
Течение жизни совсем не такое, как у реки. Ручеек, вытекая из болота, впадает в ручей побольше, тот вливается в приток большой реки, а река несет свои воды к морю, в океан. В жизни все наоборот: будешь плыть по течению – тебя вынесет в болото. Аминь.
Это все ясно и понятно, но пока
