- Нет, - Димитрий поморщился - голова ныла, а предчувствие дурное не отпускало. - Скажи, чтоб сажал теснее.
Гости.
И Лизавета улыбается, раскланиваясь с кем-то, кого знать не знает и ведать не ведает. В пестрой толпе она чувствует себя на редкость неудобно.
Все кажется, будто бы люди, тут собравшиеся, сделали это лишь затем, чтобы поглазеть на Лизавету. Обсудить ее.
И посмеяться.
Вон, кривится в притворной улыбке дама со старомодной высокой прической, из которой выглядывают жемчужные нити. Некоторые спускаются на шею, на плечико острое, чтобы змейками перетечь на платье из темно-вишневого шелку. Отчего-то Лизавете этот наряд кажется кровавым.
Она закрывает рот ладонью.
И отворачивается.
На Ангелине Платоновне лазоревое платье с тремя рядами широких оборок. Платье расшито синими же каменьями и серебром, и потому глядится жестким, этаким изукрашенным панцирем. Вот супруг ее облачен, как и подобает, в парадный мундир, перечеркнутый синею орденскою лентой. Он строг.
Сух.
И сердито сжимает трость, то и дело касается положенной регламентом сабельки. И тогда губы его шевелятся, будто бы Вольтеровский готов выругаться, да место не позволяет.
В Большой зале людно.
Где-то там, далеко, укрытый на балкончиках, играет оркестр.
Душно.
Веера трепещут.
Балконные двери приоткрыты, но за ними маячит охрана. И Лизавета крутит головой, но не видит...
- Кого ищешь? - князь выныривает из толпы, чтобы удостоится презрительного взгляда Вольтеровского. Правда, Лизавета уже успела убедиться, что взглядом этим он удостаивает без исключения всех людей, а потому закралась мыслишка, что взгляд этот, как и вся презрительность, есть не более чем маска усталого человека, не желающего вступать в пустые беседы и вовсе тратить силы на людей иных.
- Тебя, - Лизавета приняла предложенную руку, заработав еще несколько преудивленных взглядов.
Да уж, средь блистательных кавалеров, которых на бал слетелось, что мух на мед, скромный чиновник пусть и в парадном, но изрядно поношенном, а местами откровенно тесном мундирчике гляделся на редкость нелепо. И очочки эти в роговой оправе.
Ужас ужасный.
- Я волновалась.
- Выходи замуж, - отозвался князь, очочки поправляя. И носом этак дернул, смешно. - Я тебе тогда амулетик один подарю... всегда сможешь понять, где я.
- А сейчас не подаришь?
- Молодой человек, - милейшая Ангелина Платоновна поспешила вмешаться. - Вам не кажется, что подобные знаки внимания не совсем уместны в нынешних обстоятельствах...
- Это моя невеста, - князь выдержал взгляд и даже сумел изобразить преглупейшую улыбку.
И неловкая.
И растерянная.
Этакая, будто бы до сих пор не способен он поверить своему счастью.
- Но все же...
- Простите, - в руку Лизаветы скользнуло что-то плоское и округлое, навроде монетки. - Но мне и вправду пора... дела...
- Береги себя, - сказала Лизавета.
А ей улыбнулись, и совсем иначе, светло и ясно: мол, поберегу, несомненно, но и ты тоже...
- Конечно, это не мое дело, - Ангелина Платоновна смотрела вслед неприметному чиновнику, которого просто-напросто быть не могло в этаком чудесном месте, как дворец, неодобрительно и даже с некоторым удивлением. - Однако вы себя недооцениваете. Поверьте, деточка, вы способны составить куда более удачную партию. Конечно, возраст у вас уже не юный, но титул... и расположение к вам Ее императорского Величества...
- Ты совершенно права, - Вольтеровский переложил трость в другую руку. - Это не твое дело.
- Но девочка совершает ошибку!
- Это ее ошибка.
- Ваши родители...
- Я сирота, - Лизавета закрыла глаза, успокаиваясь. А кругляш в ладони нагрелся. - И это не ошибка...
...тем более, что она еще не согласилась.
Пока.
Свяга не слушала человека, который что-то говорил, должно быть важное или даже может быть интересное. Иногда он трогал свягу за рукав, силясь обратить внимание, и тогда она кивала и улыбалась.
С людьми это помогало.
Если кивать.
И улыбаться.
Человек улыбался в ответ и продолжал говорить.
Мужчина.
А с ним три женщины. Одна постарше. Ее лицо темно, как и волосы, а душа смятенна, а вот две других светятся. И мужчина тоже. И смотрит на дочерей с любовью. Сказать ему, что в них нет его крови? Похожая, да, имеется.
Брата?
Отца? И не потому ли так кривится женщина, когда задерживается взглядом на том, с кем обещала разделить жизнь. Впрочем, свяга привыкла уже, что люди к обещаниям относятся с удивительной легкостью.
Она вздохнула.
Неспокойно.
Мир замер, словно перед ударом. И свяга вытянула руку, касаясь незримой струны.
- Да она тебя не слушает совсем, - не выдержала смуглая женщина, о которой поручили заботиться, но делать этого совершенно не хотелось, потому что женщина своей злостью отравляла мир. - Нелюдь треклятая...
- Милая, нельзя же так...
- А как можно? Сколько мы здесь торчим. Настя, не горбись, я сказала! И перестань так улыбаться, ты не лошадь, чтобы всем зубы показывать. Шурка, а ты ржешь, как пьяный гусар...
...злость свяга забрала.
Это просто.
И наверное, все-таки надо сказать, объяснить как-то, что иные тайны душу разъедают. Вон, от нынешней лишь кружево осталось.
- Признайтесь, - свяга заглянула в темные человеческие глаза. - И вам станет легче.
- Что?! - в них мелькнул страх.
- Если будете и дальше молчать, то умрете, - у нее всегда получалось плохо с объяснениями. И Асинья ткнула пальцем в грудь, где свернулась комком болезнь. Еще немного и разнесется, расползется по телу, сожрет всю несчастную вместе с бессмысленными тайнами ее и терзаниями, и совестью, и ненавистью ко всем, кого она полагала виноватыми. - Скоро.
- О чем она...
- Ни о чем, - женщина, чье имя упрямо ускользало - все же в нечеловеческой крови были свои недостатки - резко захлопнула веер. - Говорю же, нелюдь... Шурка, перестань трогать свое лицо! Ты бы еще пальцы в нос засунула! Кто тебя такую замуж возьмет, а ты...
Дальше свяга не слушала.
Задумалась.
А если она сама расскажет, поверят ей или нет? Проверить несложно, хотя, конечно, родственная близость между мужчиной и девушками имеется и может смазать картину.
- Помоги, - Асинью тронули за руку и она отвлеклась.
Стена ускользнула, а вопрос остался нерешенным. Отец говорил, что люди не любят, когда кто-то вмешивается в их дела, но если все оставить, как есть, женщина умрет.
Это ведь плохо?
Или нет?
- Помоги, пожалуйста, - Дарья мелко дрожала и выглядела расстроенной. - Мне нужно встретиться с ним. Я знаю, ты можешь проложить путь. Пожалуйста. Я должна рассказать. Пока еще не поздно.
Она горела.
Белое пламя.
Холодное.
Опасное.
Асинья протянула руку и убрала. Лед какой... этак и замерзнуть недолго.
- Пожалуйста. Я... я дам тебе, что ты хочешь.
- Вряд ли, - люди легко давали обещания, исполнить которые не могли, но с этим их недостатком Асинья успела свыкнуться. - Ни ты, никто другой не заберет мои крылья.
- А ты хочешь от
