Но объяснить, как именно определили принадлежность сна, не могли. Они и сами терялись, стоило начать задавать вопросы. Лишь твердили, мол, сон чужой. Не кошмары, отнюдь. Не некие важные, несущие скрытый смысл видения. Но просто лишь сны. Порой их и содержание люди затруднялись пересказать, иные и не помнили, но меж тем пребывали в твердой убежденности, что сны чужие.
Впрочем, поскольку никто из обеих групп сим фактом не встревожился, — снотворные избавляли и от снов, и от неловкости по пробуждении, в которой мне призналась М., женщина пожилого возраста, решившаяся на эксперимент из желания помочь внукам, — мы сочли подобное побочное действие вполне допустимым.
Почему мне все это не нравится?
Наверное, потому, что если бы их чудесный эксперимент увенчался успехом, листок бы не спрятали в древней книге. Отнюдь.
Секрет или нет, но род бы получил награду. Признание. И высочайшую благодарность, пользы от которой немного, но вот к положению она бы обязывала. Да и Империю ждали бы перемены, пусть сперва незаметные, но…
Все было тихо. Обыкновенно. И статистика рождения одаренных не изменилась, как и не возникали случаи удивительного исчезновения дара…
Я посмотрела на окно. Ночь. Снег. Небо, что разодранная подушка, из которой сыплется мокрый свалявшийся пух. Он грязен и неприятен даже издали, а еще пахнет дурно. И я заставляю себя вернуться к листку.
Свекор готовил отчет для высочайшей комиссии. Он был счастлив, он был уверен, что совершил открытие, которое увековечит его имя в веках.
Вот, значит, в чем дело.
У всех нас есть маленькие слабости. Я вот к деньгам неравнодушна, если не сказать больше, а дедушке славы не хватало. В веках.
И всенепременно в учебники войти. Без этого и жизнь не мила, а… остальное не важно.
Интересно, я тоже такой стану? Со временем? Буду готова за определенную сумму убить, продать… впрочем, я и сейчас готова, не стоит кокетничать. Просто сумма должна быть такой, чтобы окупить все, включая душевные терзания.
Плохо?
Отвратительно даже… в монастырь, что ли, съездить, помолиться? Или не поймут-с?
ГЛАВА 44
Мой супруг, кажется, поддался его настроению и всерьез размышлял над тем, стоит ли соглашаться, если ему предложат возглавить кафедру некромантии при императорской Академии. Даже я, кажется, вздохнула с немалым облегчением.
Ведь если у нас получилось, то все не зря?
Она это у меня спрашивает?
Ах, матушка… жаль, тогда я была слишком мала и несведуща в коронных делах, иначе высказалась бы… определенно высказалась бы.
Лишь Фердинанд продолжал сомневаться. Он вновь и вновь перелистывал личные дела. Ежедневно присутствовал на осмотрах. Он допрашивал каждого на предмет тех самых чужих снов, и как-то пожаловался даже, что люди стали его избегать.
Я посоветовала отстать от них. А он отказался. Обмолвился, что сны не так уж безобидны, как нам кажется, а наши подопечные лгут. Увы, его идеи о заговоре даже мне показались несколько надуманными. А свекор и вовсе по считал их опасными. Какой заговор, когда почти готово представление его к ордену Морской звезды? И выше чести быть не может, ибо в его роду никто не получал подобной награды.
В его?
Матушка до конца не признала род своим. С чего бы это? Оказывается, я, полагавшая себя умной и проницательной — для своих лет я такой и была, — не видела многого.
Какими были отношения матери и деда? Или бабушки?
Нет, они все были взаимовежливы… улыбались… и меня любили.
А друг друга? Дед бабку несомненно. А отец мать? Еще недавно я была всецело уверена в этой самой любви, которая одна на всю жизнь и до гроба. Но тогда не приключилось бы истории с моей тетушкой. Да и дед поступил с женой не лучше…
Мне этого не понять.
Меня учили долгу перед родом, важности поддерживать доброе имя и вообще соответствовать, но…
Предложи мне дорогой супруг подобную авантюру, мигом услышал бы неиспорченное хорошим воспитанием, а потому искреннее, душевное даже мнение. А уж проверни за моей спиной… благо разводы в Империи не запрещены.
Терпеть?
Чего ради. Ни одна любовь подобного не стоит. Да и… какая любовь без уважения? Или доверия? А доверять человеку, который однажды предал меня ради высоких идеалов? Увольте. Не столь я и наивна.
Фердинанда отослали в столицу. Меня отправили к морю, поправлять здоровье и пошатнувшиеся нервы. И не буду лукавить, что я возражала.
О том, что произошло, я знала со слов свекрови.
Они действительно сговорились, там, во снах. Они сумели объединиться и вместе выйти за пределы мира тварного в иной, который неподготовленного человека сводит с ума. Именно там кому-то и пришла в голову идея умереть. Не одному, но всем, раз уж вышло так, что они оказались связаны между собой.
Откуда она узнала?
После нашли дневники. Их прятали, не сказать, чтобы тщательно, здраво рассудив, что за год наше внимание существенно ослабло.
Идиоты.
Нехорошо думать так о родственниках, тем более старших и давно ушедших в мир иной, но иначе не получается. А вот дядя… чувствую, наша беседа будет куда более интересной, нежели нам представлялось.
Они выбрали день официального закрытия.
Комиссия вкупе с председателем ее, человеком крайне неприятным, хотя и верным короне. Представление. Подробный отчет. И показ тех, кого свекор искренне полагал своими лучшими творениями. Он удосужился рассказать о каждом. И понимаю, что на комиссию это произвело впечатление. Двенадцать пар. Двенадцать успешных пересадок.
Цельность ауры.
Здоровье.
Разум, который казался неповрежденным.
Прорыв? И невероятные перспективы, которые открывались перед короной.
Рука матушки дрогнула и на бумаге осталась крошечная клякса, которую не стали зачищать.
После представления подопытных оставили в комнате. После должно было состояться торжественное прощание. Мой свекор был человеком щедрым, а потому каждому заготовил весьма ценный подарок, не говоря уже о торжественной речи, которую он, зная характер, собирался произнести не только перед комиссией. И тем ужасней было обнаружить в этой комнате, где все готово было для торжества, две дюжины тел.
Они перерезали горло.
Некоторые — друг другу. Другие —
