Молчание было мне ответом.
– Сержант?
Брэмли с мученическим видом поднял глаза к лампочке под потолком.
– Никак, сэр. Детектив Эйзенхарт просит вас сделать повторное вскрытие, – помявшись, он протянул мне картонную папку. – Здесь отчет по первичной аутопсии и медицинская карта барона.
Я не спешил брать бумаги. О таком мы с Виктором не договаривались.
– Эйзенхарту была нужна моя помощь как танатолога.
– О, сэр… – сержант тяжело вздохнул и сделал попытку объяснить мне само собой разумеющееся. – Но ведь этого он не говорил, верно?
Не говорил. Я вспомнил вчерашний вечер. Но ведь Виктор знал, что вынудило меня покинуть фронт. Он должен был понимать, почему я попытаюсь отказаться… И что заставит меня в итоге согласиться. Я прищурил глаза. Похоже, нас с Виктором ожидал долгий разговор.
– Давай папку.
Брэмли поспешил сунуть ее мне в руки, пока я не передумал.
– Еще детектив Эйзенхарт велел сказать, что смотрел ваше расписание на сегодня, – обрадованно протараторил он уже в дверях. – И ждет вас в два часа в кафе «Вест».
Глава 2
Доктор
Кафе «Вест» встретило меня мраморными колоннами и латунной вязью каштановых листьев под потолком. Осмотревшись, я обнаружил Виктора на полукруглом диванчике в углу зала. Перед ним уже стояла тарелка с мясом, которое он поспешно приканчивал. Рядом лежала папка с делом барона. Уплетая обед, Виктор рассматривал фотографии трупа.
– Нет-нет, вы как раз вовремя, это я пришел раньше, – Эйзенхарт перехватил мой взгляд, брошенный на часы. – Простите, что заказал без вас, но такова моя работа: никогда не знаешь, удастся ли поесть.
Проигнорировав протянутую для рукопожатия ладонь, я сел напротив. Тотчас подлетел официант.
– Возьмите мароновый суп и оленину, – отрекомендовал Эйзенхарт, заказывая себе еще кофе.
– Мароновый – это из каштанов?
Ганзеатское наречие, которым жители Лемман-Клива по привычке разбавляли нормальный язык, могло сбить с толку любого приезжего.
– Из чего еще? Вечно забываю, что вы не отсюда и с вами надо говорить на чистом имперском. Ладно, – Виктор отодвинул тарелку. – Похоже, сейчас наступит момент, когда мне придется вас уговаривать. Нужно будет напомнить: несмотря на то что ваша лицензия временно приостановлена и вам пока нельзя работать с живыми, на мертвых ограничения не распространяются. А если вы способны работать на кафедре, значит, ваши руки в достаточном порядке, чтобы вскрыть мертвеца. Еще можно воззвать к вашему профессионализму. Сказать, что вы видели больше насильственных смертей, чем кто-либо в этом городе. И самое главное, у вас есть дар. Чутье Северина-Змея…
Не дар.
Знаменитое змеиное чутье, талант к медицине, являлся не даром, уникальным для каждого человека и определявшим самую его суть, а склонностью – инклинацией, как ее называют ученые, – свойственной всем, кто родился под звездой Змея. Но я понимал, к чему вел Эйзенхарт.
– Лесть вам не поможет, – сухо предупредил я.
– Это не лесть. Заодно стоит надавить на вашу совесть. Знали бы вы, на что я готов пойти, лишь бы заполучить хорошего эксперта! Это вы в академии постоянно крутились возле лучших. Светила науки, мэтры… В нашей милой северной дыре они на вес золота. Старик Гоф, наш патолог, хорош, но в силу возраста не может работать как прежде. А Ретт… это его помощник… Вы наблюдали студентов на вашем факультете, можете представить себе его уровень.
Мысленно я посочувствовал Виктору. Все, кто находился под покровительством Змея или обладал достаточным умом, чтобы сдать вступительные экзамены, обучались в специализированных медицинских учреждениях. На врачебные факультеты университетов шли остальные: ленивые, глупые, интересовавшиеся жалованием врача больше, чем профессией. То, что Гетценбург, несмотря на статус одного из промышленных центров империи, оставался провинцией, лишь усугубляло ситуацию.
– Кроме того, я мог бы воззвать к вашему гражданскому долгу…
– Вы убеждены, что способны уболтать любого, верно? – с любопытством спросил я, перебивая.
Казалось, этот спектакль одного актера не только не утомил его, но доставлял удовольствие. Виктор пожал плечами, не отрицая.
– Разница лишь в том, сколько времени потребуется. Или скажете, что с вами фокус не пройдет?
– Нет.
– Нет? – переспросил Эйзенхарт, явно прикидывая в уме варианты. – В смысле, вскрытие не проведете?
– Уже провел.
Виктор недоверчиво уставился на меня.
– Я считал, мне понадобится еще минут пятнадцать, чтобы уломать вас. Думал напомнить вам о былых подвигах, о вашей помощи военной полиции…
– Я обязан вашим родителям.
Так же недоверчиво Виктор хмыкнул:
– Дело только в этом?
– Не берите на себя больше, чем сможете взять, – посоветовал я. – И в следующий раз, если вам будет нужна моя помощь, не присылайте вместо себя Шона в надежде, что я из жалости не смогу ему отказать. Приходите сами. И не думайте, что сможете использовать меня вслепую.
– Разумеется, – заверил меня Эйзенхарт.
Не слишком искренне, впрочем. Я достал из кармана портсигар и закурил в ожидании заказа.
– Процессы мацерации только начались, когда барона выловили: на ладонях уже появилась характерная окраска, но разбухание не слишком заметно. Температура воды сейчас должна быть около десяти, максимум двенадцати градусов. Исходя из этого, я полагаю, что труп пробыл в воде не менее восьми, но не более десяти часов. Я бы сказал, барона убили между десятью часами вечера среды и полуночью. Вы будете записывать?
Эйзенхарт кивнул и поспешил достать из кармана пальто блокнот:
– Совпадает с мнением нашего патолога. Как он умер?
Я с сомнением посмотрел на детектива.
– Если вы не заметили, ему отпилили голову.
– Да, но каким образом? Фрейбург был здоровым мужчиной, он бы сопротивлялся. Но следов борьбы Ретт не нашел. Его могли обезглавить посмертно?
– Исключено.
Виктор вновь кивнул, сверяясь с записями.
– Значит, его чем-то накачали. Наркотиком или снотворным. Но Ретт не обнаружил ничего в крови. И следа от укола на теле не было.
– Все так, – подтвердил я. – След от инъекции могли повредить, когда тело вытаскивали из воды багром, но вряд ли он был.
– Тогда что? Чем-то надышался?
– Думаю, препарат попал в организм с едой. Или, скорее, с питьем. Слизистая оболочка пищевода была раздражена.
– Ретт ничего не нашел ни там, ни в желудке. Предположил, что причиной раздражения был алкоголь.
– Погибший много пил? – уточнил я. В медицинских записях об этом не было ни слова.
– Немало. В определенных кругах он был известен разгульным образом жизни, – Виктор внимательно посмотрел на меня. – Ладно, док, колитесь. Я вижу, у вас есть версия.
– Хлороформ.
– Можете это доказать?
– Содержимое желудка указывает на то, что барон умер спустя час-два после последнего приема пищи. Хлороформ быстро выводится из организма, и его концентрация в крови или на слизистых могла к тому времени быть слишком низкой для обнаружения. Вероятно, именно поэтому ваш специалист ничего не нашел. Но анализ жировых тканей печени показал другие результаты.
Я хотел было сказать, что удивлен, почему полицейский патолог не провел анализ, но вспомнил замечание Эйзенхарта о местных студентах, и многое стало понятно.
– Значит, кто-то подлил лорду Фрейбургу хлороформ в вечерний чай…
– В спиртное, которое тот выпил за ужином, – поправил
