– Понятия не имею, но давайте, подыгрывайте. Арни сейчас приходится очень нелегко.
Проходивший мимо мужчина во фланелевой рубашке хлопнул Карлоса по плечу.
– О, привет, Карлос. Пицца тут – просто вкуснотища! – воскликнул мужчина и кивнул Ниланджане: – Здрасте. Я Джон Питерс. Фермер, знаете?
– Знаю, – ответила она.
Джон Питерс был основателем движения за невидимую пищу. Он занимал незавидное положение фермера в пустыне. Это довольно обычная ситуация. Множество культур произрастают в таких уголках Калифорнии, которые без постоянного притока федеральной воды превратились бы в бесплодные пустоши. Как следует орошайте что угодно, и там в конце концов вырастет что-нибудь съедобное. Проблема Джона Питерса состояла в том, что отношения Найт-Вэйла с федеральным правительством были, мягко говоря, ненадежными, притом что город по большей части не появлялся на картах страны и не включался в переписи населения, а реальности Найт-Вэйла и остального государства, похоже, не очень-то совпадали. Это означало, что запросы Джона на строительство каналов и государственные поставки воды частенько расценивались получавшими их чиновниками как розыгрыш или ошибка. Поэтому земля у Джона оставалась сухой и невозделанной. И тут ему в голову пришла потрясающая мысль. Он объявил, что посадил «невидимую кукурузу» и пригласил знакомых горожан приехать и посмотреть на его пустые поля, где, по его словам, прекрасно всходила невидимая кукуруза. Вскоре он поставил ларек, продавая невидимую кукурузу энтузиастам-гурманам, жаждавшим попробовать новый сорт. В закусочной «Лунный свет всю ночь» начали продавать невидимые оладьи, сделанные из невидимой кукурузы, а когда они хорошо пошли, в меню добавился невидимый пирог. После этого невидимая еда распространилась повсюду. Ниланджана входила в команду, которую Карлос послал проверить заявления Джона насчет своих культур. Их заключение, нередкое в научном мире, гласило, что более глубокое расследование испортит все веселье.
– Мы встречались, – сказала Ниланджана.
– Не думаю. В любом случае я пожал бы вам руку, но сейчас она испачкана невидимым жиром от пиццы. – Джон поднял вверх совершенно чистую руку и пожал плечами. – Как вас зовут?
– Ниланджана. Мы встречались.
– Рад познакомиться, Нильджона. – Он как-то отстраненно улыбнулся и двинулся дальше, сжимая в обеих руках невидимый или воображаемый ломтик пиццы.
– Я его очень часто встречала, – сказала Ниланджана Карлосу. Может, ей стоит возобновить исследование его невидимой кукурузы?
– Иногда мне кажется, он постоянно напоминает нам, что он фермер, потому что сам об этом забывает, – произнес Карлос.
– Мы можем где-нибудь поговорить? – спросила Ниланджана, но тут он оглянулся, и лицо его просияло.
– Эй, Эбби, Стив, сюда!
Эбби Палмер помахала в ответ и направилась к ним вместе с мужем, Стивом Карлсбергом, и их дочерью-подростком Дженис. Эбби приходилась сестрой Сесилу, и Дженис была любимой (и единственной) племянницей Карлоса.
– Дядя Карлос! – закричала Дженис, устремившись к нему в своей коляске.
– Как моя юная ученая? – Карлос опустился на одно колено.
Дженис скорчила гримаску.
– Мне не нравится наука, – ответила она. – Я хочу стать профессиональным атлетом.
– Но ведь атлетика – это наука! – отозвался Карлос. – Все движение – это физика. А виды спорта, где используются тестовые трубки, вроде гольфа или водного поло, особенно близки к науке. Вот, у меня есть таблица.
Таблица представляла собой лист бумаги с изображением баскетбольного мяча и словами СПОРТ = НАУКА.
– Это неопровержимые данные, – сказал он. Она рассмеялась, а он улыбнулся, довольный тем, что смог вызвать у нее смех. – Слышал, в пятницу игра у вас прошла прекрасно.
– Мы разгромили «Наблюдателей за ящерицами» из Соснового Утеса. По-моему, мы сможем пробиться на первенство штата, если кто-нибудь сообразит, где оно проводится и как нам туда добраться из Найт-Вэйла. Уехать из Найт-Вэйла нелегко.
Это правда. На Ниланджану нахлынула тоска по дому и по оставшимся в Индиане родным. Она по-прежнему ездила их навещать (что случалось нечасто, потому что, опять же, уехать из Найт-Вэйла трудно). Так же трудно было объяснить суть ее работы людям, не живущим в Найт-Вэйле. Всякий раз, когда она им рассказывала, что здесь происходит, они думали, что она над ними смеется. А поскольку время в Найт-Вэйле течет абы как, она никогда не могла с уверенностью сказать, в какой период жизни она приедет. Однажды она приехала домой на праздник Дивали и обнаружила, что ее матери шесть лет, а отца нигде нет, потому что он приехал в Соединенные Штаты лишь в семнадцать лет. Она поиграла с маленькой девочкой, оказавшейся ее матерью, – девочкой, которая дорастет до профессора химии и станет главной движущей силой, внушившей ей восхищение наукой. Ниланджана вспомнила, как мать рассказывала ей об отрицательных числах, когда ей было всего шесть лет, и как она гордилась тем, что изучала математику, которая, казалось, была достоянием старшего поколения. Поэтому она принялась расспрашивать свою шестилетнюю мать об отрицательных числах и слушала, как та торопливо рассказывала ей все, что знает об этом предмете, когда они сидели на скамейке в парке под густым осенним листопадом. Потом она вернулась в Найт-Вэйл, а когда в следующий раз навестила родителей, те оказались в более-менее подходящем возрасте. Она так и не решилась спросить у матери, помнит ли она ту встречу в парке, когда ей было шесть лет.
– Тебе повезло, что у вас такая заботливая и дружная семья, – сказала Ниланджана Дженис.
– Знаю, – лучезарно улыбнулась Дженис.
– Теперь прошу прощения, мне нужно на секундочку украсть твоего дядю, потому что я должна поговорить с ним о чем-то очень важном…
– Я обожаю ее, – сказал Карлос, когда Ниланджана уводила его в сторонку. – Никогда не думаешь о семье супруга, когда ищешь подходящего человека. Особенно в чужом городе. У меня родни поблизости нет, поэтому они стали тут моей семьей. Все по-другому, когда рядом семья.
Ниланджану снова охватила тоска, но она постаралась не думать об этом.
– Я сделала то, о чем вам говорила, – начала она. – Пробралась в церковь. Потом меня поймали. Но все обошлось. Долгая история.
Оглянувшись через плечо, Карлос вытаращил глаза, что-то увидев.
– Нет, Карлос, послушайте. Я знаю, что здесь полно людей, с которыми можно поздороваться, но мне нужно с вами поговорить о том, что затевает церковь.
Карлос показал на что-то, только что им увиденное. Ниланджана вздохнула.
– Мы можем пойти поболтать с ним, как только закончим. Дайте мне всего пять минут. Улыбающийся Бог существует. Он существует, и это… – Она умолкла, услышав шипение, похожее на звук, который издает плохо настроенное радио, но от него у нее почему-то мурашки побежали по коже. Это был настоящий ужас. Она попыталась повернуться, но Карлос остановил ее.
– Ведите себя естественно. Смотрите мне в глаза, – велел он, надевая солнечные очки со стеклами-отражателями. – Не поворачивайтесь.
В каждом из стекол она увидела желтоватое искаженное отражение своего лица, а у себя за спиной
