— Везите нас скорее к источнику Малирока!
Молодой овернец, в продолжение всей прогулки охотно исполнявший все его желания, получив это приказание, недовольно передернул плечами и с досадой проговорил:
— Там ничего нет интересного для господ. Развалины и лачуги в них нанимают какие-то бродяги, неизвестно откуда пришедшие. Они живут там, как медведи в берлоге; они всюду поставили загородки, чтобы нельзя было пройти в развалины, так что вы все равно ничего не увидите.
— Мы приручим этих медведей! — вскричал Гюи, не задумавшись. — Мамочка, я тебя умоляю, пойдем, посмотрим! Это должно быть так интересно, подумай только, источник, все превращающий в камень!
— Туда никто давно уже не ходит, — настаивал овернец, и не думая поворачивать лошадь в указанном направлении. — Да, кроме того, лошадь моя устала, а дорога туда очень плохая.
Я вступился, видя, что мадам Гебель желает исполнить просьбу сына.
— Если дорога плоха, поезжайте шагом.
— Хорошо, — проворчал овернец с видимым отвращением, — так как вы непременно этого желаете, я отвезу вас в это проклятое место…
Нехотя он тронул лошадь и, проехав узкий овраг, мы углубились в ущелье, сдавленное высокими гранитными скалами, поросшими кое-где кустарником; и сейчас же сделалось темнее. После широких, солнечных ландшафтов Сиуми нам показалось, что мы погружаемся в холодный могильный мрак.
Лионетта дрожала, прижавшись к моему плечу. Я взглянул на кучера: он был бледен и с беспокойством озирался вокруг. Мадам Гебель плотнее завернулась в свою накидку.
Мы вдруг замолчали, чувствуя какое-то неопределенное, но ужасное увеличивавшееся давление и беспокойство.
Вдруг овернец решительно остановил лошадь и сурово проговорил:
— Экипажем дальше нельзя проехать, дорога за этим поворотом очень грязная, а лошадям нужно отдохнуть. Впрочем, вам стоит пройти шагов пятьдесят, и вы увидите развалины. Я подожду вас здесь! — Говоря это, он соскочил на землю, вытащил из-под козел попону и прикрыл ею тяжело дышавшую, окруженную облаком пара лошадь.
Я рассердился на его своеволие и начал было бранить, но Лионетта положила свою маленькую ручку на мой рукав, шепча своим ласковым голоском:
— Друг мой, прошу вас… Пусть этот чудный день окончится мирно! Пойдем пешком к источнику… это нас согреет.
Мы, все четверо, вышли из экипажа. Идя к развалинам, я заметил, что дорога была совершенно суха. Кучер солгал…
IIСквозь листву в глубине расширяющегося, дико заросшего ущелья мы скоро заметили слабо вырисовавшиеся, полускрытые туманом развалины римских терм.
Скалистая гряда скрывала заходящее солнце.
Это был час, когда все принимает странные, фантастические очертания в слабом, неверном свете сумерек. Полуразрушенные хижины и какие-то клетушки, разбросанные между руинами, производили самое жалкое впечатление.
Устроенный между двух изгородей полусгнивший барьер уступил первому толчку, и мы проникли на лужайку, где виднелись лачуги.
По дороге терновник, волчец и другие колючие растения беспомощно цеплялись за нашу одежду, как бы умоляя нас возвратиться.
Отвратительные испарения, издаваемые высокими травами, в которых фильтровались воды источника, наполняли воздух туманом и придавали местности особую, таинственную окраску. Гюи, принявший на себя роль проводника, отважно шел впереди.
Вдруг он вскрикнул и бросился ко мне, указывая дрожащей рукой на темные деревья, под низко свисавшими ветвями которых белелись в молочном тумане какие-то странные, прозрачные фигуры. Когда мы подошли ближе, то оказалось, что расставленные в этом мрачном месте странные предметы — были фигуры различных животных, сделанные, по-видимому, из гипса и покрытые плесенью и лишаями. Утки, гуси, индюки, собаки, кошки, овцы, даже маленькая лошадка, все эти животные, казалось, были остановлены, схвачены в самый разгар их жизненной деятельности и рукой злого чародея в один миг превращены в статуи, так естественны были их позы, такое безграничное изумление перед неведомой силой видно было в каждом застывшем их движении. Белизна и неподвижность их, являясь резким контрастом с их, казалось, только что дышавшим телом, производили ужасающее впечатление. Тень, падающая от ветвей, придавала белым, слепым глазам животных выражение скорби, ужаса и невыразимого отчаяния.
— Право, можно подумать, что живые животные послужили для их отливки, — заметила взволнованным голосом моя невеста.
Мадам Гебель долго смотрела на эти удивительные изображения и, покачав головой, тихо проговорила:
— Настоящий зверинец привидений, выставленный в месте скорби и ужаса! Я начинаю жалеть, что мы пошли сюда…
В эту минуту из-за ближайшей лачуги выскочили две темные человеческие фигуры, видимо, поджидавшие нас.
— Господа, любуются нашими статуями? Если они пожелают почтить нас своим посещением, мы покажем им других, еще более интересных.
Вульгарное лицо и лукавый тон женщины мне ужасно не понравились, когда же я обернулся к ее спутнику, то вздрогнул от отвращения. Его худоба, грязные лохмотья, высохшие синие губы и безумный блеск глаз, — все обличало неисправимого алкоголика. Его отрывистая речь и судорожные жесты составляли полную противоположность с вкрадчивой манерой и умильной речью женщины.
Она так настойчиво приглашала посмотреть их «музей», что мадам Гебель с детьми последовала за ней в развалины. Я пошел сзади в сопровождении их странного обитателя.
— Мы живем так уединенно, что это, действительно, удовольствие показать кому-нибудь наше заведение… в особенности парижанам! — льстиво рассыпалась женщина перед мадам Гебель. — Как только я увидела прелестную барышню и этого хорошенького маленького господина, я сейчас же сказала мужу: «Вот это парижане, как и мы, они сумеют оценить наше искусство!» Не правда ли, Гюст?
— Верно и несомненно! Уж, конечно, не в этой несчастной норе можно найти таких прекрасных детей…
Их откровенное восхищение покорило материнское сердце мадам Гебель, а Гюи, оправившись от испуга и видимо польщенный, позволил женщине взять себя за руку.
— Пойдемте, милочка. Видите эту собаку… а взгляните на ягненка, разве это не достаточно натурально, не правда ли? Так и кажется, вот сейчас один заблеет, а другая залает?..
Гюи, очевидно, все забавляло; мать и сестра следовали за ним, снисходительно улыбаясь его удивлению и восторгу, а спутник мой в это время объяснял мне, порывисто жестикулируя:
— Все эти фигуры, — это мои произведения! Все! Присмотритесь только, как они художественны! На будущий год у меня будет полный ассортимент, не только изображения зверей, но и людей в натуральную величину. Все помещики из окрестностей будут приезжать ко мне, чтобы приобрести статуи для украшения своих вилл и парков. Малирок будет знаменит! Свои произведения я буду продавать на вес золота!
Последнюю фразу он, увлекшись, прокричал громко. Жена его, обернувшись, сочла нужным предупредить меня:
— Не обращайте внимания… Мой муж кажется на первый раз немного странным, но это не опасно. Он делается злым, только когда выпьет чересчур много. Когда мы жили в Париже, он работал у самых известных скульпторов. Все несчастье в том, что его патроны завидовали его
