– Мне очень жаль, но это невозможно, – спокойно ответил Барнабас. – Мой друг Уинстон, к сожалению, ошибается, полагая, что я знаком с такими удивительными существами. Я согласен с вашим коллегой-браконьером. Все эти создания существуют только в сказках, хотя мне очень хотелось бы, чтобы это было иначе.
Ловчий собирался что-то ответить, но его прервал браконьер, осматривавший остальные клетки:
– Они поймали дженглота! – И к ужасу Бена, он высоко поднял клетку с Мухоножкой.
Браконьеры отскочили назад еще поспешнее, чем перед яростью Хотбродда. Только Ловчий внимательно осмотрел гомункулуса и презрительно покачал потной головой.
– Если это дженглот, то я орангутан! – заявил он. – Что это за козявка, профессор? Признавайся! Какой-нибудь гном или домовой? – И добавил тихо, обращаясь к Камахарану: – Нам просто повезло! За такую кроху можно выручить больше, чем за тридцать обезьян. Но нашим партнерам, – он покосился на черных макак, – это знать не обязательно.
– Гном?! – воскликнул Мухоножка. – Домовой? Я попросил бы!.. Я… – Он осекся, увидев, как торжествующе смотрит Ловчий на Барнабаса.
– Да, кто «я»? А, профессор? Еще один из тех, кто бывает только в сказках? Хватит врать. Камахаран – мастер выбивать правду, но, может быть, его искусство нам и не понадобится. – Он хищно улыбнулся Барнабасу. – Насколько я понимаю, там у нас, – он показал на Бена, – Визенгрунд-младший. Неужто любящий отец пошлет своего сына рабом на рудники ради каких-то зверюшек?
Барнабас побледнел. Первый раз в жизни Бен увидел нечто похожее на испуг на всегда бесстрашном лице своего названого отца. Это было невыносимее собственного страха.
– Я не простил бы ему, если бы он не взял меня с собой! – крикнул Бен в лицо браконьеру. – Он лучший отец на свете. И вы ничего от нас не узнаете! Ничего!
Ловчего его гнев явно позабавил.
– Что-то я сомневаюсь. Но мы продолжим нашу беседу в другом месте. Не люблю оставаться на этом острове с наступлением темноты. Несите клетки к лодкам! – скомандовал он остальным.
Однако едва они подняли первую корзину, как Аван Патир, не спускавший глаз с браконьеров, с требовательным криком указал на чашу между когтями статуи.
– Ладно, ладно! – крикнул Ловчий старому макаку. – Разве я когда-нибудь зажимал плату? И цену я дам хорошую, как положено за такой отличный товар.
Камахаран, Татуированный и мрачный великан подтащили два туго набитых мешка. Из одного в чашу посыпались монеты, украшения и золотые слитки, из другого – сотни бледно-желтых ракушек.
– Ну конечно! – тихо сказал Барнабас Бену. – Это те ракушки, о которых говорил Шрии. Они действительно очень редкие и водятся так глубоко в море, что грифонам их не достать.
Едва черные макаки начали пересыпать содержимое полной до краев чаши в мешки, как вдруг их вожак недоуменно поднял голову. Красный попугай пролетел прямо над седой макушкой Авана Петира и закружился над статуей.
Сердце подпрыгнуло у Бена в груди. Ме-Ра! Она не переставала трястись от ужаса с тех пор, как Мухоножку и Лолу поймали и посадили в клетки, но не отступилась от своих новых друзей. В полном отчаянии она наблюдала за тем, как черные макаки продают ее спасителей браконьерам, как вдруг… как вдруг она услышала над собой гул и увидела две тени, подобных которым никогда еще не падало на джунгли острове Булу.
– О, неужели мне дано увидеть этот день! – кричала Ме-Ра, щедро поливая клюв статуи грифона попугаичьим пометом. – Его будут праздновать на Булу и через сотни сотен лет! Тот день, когда на этот остров пришла справедливость! А вы, – закричала она браконьерам внизу, – вы все наконец получите по заслугам!
Камахаран снял с плеча винтовку и прицелился было в попугаиху, но бросил эту затею, услышав рык, подобного которому еще не слышали на Булу.
– Да-а-а! – верещала Ме-Ра. – Да-а-а! Они летят!
Браконьеры отпрянули. Бен так крепко вцепился в плетеную решетку, что следы оставались видны еще несколько дней. На лице Барнабаса отражалось то же радостное изумление, какое испытывал он сам, – и такой же испуг.
– Что это?! – воскликнул Уинстон, видя, как браконьеры бросают оружие, а Ловчий с ужасом смотрит вверх.
– Неужели не понятно? – со смехом откликнулся Хотбродд. – Тор, Локи и Один! Это дракон!
И джунгли вдруг наполнились серебристой чешуей.
36. Гнев дракона
Присовокупите к этому еще всю невыносимую гордость человека, который убежден, что природа создана лишь для него, как будто есть сколько-нибудь вероятия в том, что Солнце… было зажжено для того, чтобы созревал его кизил и кочанилась капуста.
Сирано де Бержерак. Иной свет, или Государства и империи Луны (Перевод В. Невского)Такого гнева Лунг не испытывал уже очень давно.
Бен и Барнабас в клетке!
Тату, как и Лунг, сразу почуял, что за люди стоят вокруг плетеных клеток. Такие пахли по всему свету одинаково, словно жестокость покрыла их с ног до головы ядовитой плесенью. Хуже того, они пробуждали жестокость даже в сердце серебряного дракона. О, как хочется одним огненным дуновением стереть с лица земли всю эту мразь! Серношерстка почувствовала содрогание в теле Лунга, бросившегося с высоты на браконьеров. Она зашептала его имя, успокаивая, умиротворяя, не давая дракону полностью отдаться на волю гнева, и с облегчением увидела, что браконьеры без борьбы убегают вглубь леса, бросив клетки с пленниками на просеке. Лунг за всю свою жизнь никого не убил. О том, что делает с серебряным драконом убийство, ходили страшные истории.
У Тату на спине не было кобольда, чтобы притушить гнев в его сердце. Серношерстка пыталась позвать его обратно, но у опьяненного яростью молодого дракона так шумела в ушах кровь, что он оставался глух к ее призывам. Он преследовал врага до самого берега, и Ловчий с сообщниками лишь потому сумели от него ускользнуть, что хорошо знали дорогу, а дракону трудно было пробираться среди деревьев. Когда пышущий огнем Тату вырвался из леса, катер с браконьерами уже выходил в открытое море.
Наверное, он убил бы их, если бы догнал. Тату дохнул им вслед огнем, и, едва голубое пламя коснулось кормы, катер тут же пошел ко дну вместе с браконьерами, словно мгновенно потерял плавучесть от соприкосновения с драконьим дыханием. В суматохе ни Тату, ни Ловчий с Камахараном этому не удивились. Только эти двое успели спастись, вовремя прыгнув за борт. Ловчий почти не умел плавать и держался на воде, цепляясь за Камахарана.
Тату видел, как они плывут прочь, но не послал им вдогонку нового пламени. Он стоял на берегу и чувствовал, как гнев течет по жилам, словно горячая густая лава. Ему казалось, что он обожжен собственным огнем. Никогда еще молодой дракон не испытывал ничего подобного, и новые чувства ему не нравились: желание изничтожить, наслаждение страхом другого… Да, наслаждение! Тату, несмотря на молодость, слишком хорошо себя знал, чтобы обманываться. Впервые в жизни он испугался самого себя. Поворачивая назад, чтобы присоединиться к остальным, Тату остро почувствовал, как не хватает ему такого кобольда, как у Лунга, или мальчика, ради которого тот пустился в дальний путь и о котором рассказывал с такой любовью.
Пока Тату преследовал браконьеров, Лунг приземлился между деревьями с грифоновыми головами, и Серношерстка побежала открывать клетки. Бен, когда она его выпустила, чуть не задушил кобольдиху в объятиях, Барнабас так бурно тряс ей лапу, что она испугалась за свои мохнатые пальцы, но хуже всех был тролль. Хотбродд подбросил Серношерстку высоко в воздух, где ее чуть
