Наверное, не следовало удивляться. Он только не ожидал, что возмездие наступит так рано.
Карл принюхался к воздуху: еще двое вышли из задней двери и прятались за домом, один сидел на крыше. На крыше! Неужели они думают, что он, как Санта-Клаус, сможет подняться по трубе? Нет, они совершенно точно знают, кто он такой, и явились, чтобы его уничтожить. Страдания Уны ничто по сравнению с тем, что они, вероятно, приготовили для него.
Священники уже почти подошли к нему, и он приготовился к сражению: губы сжаты, чтобы не растерять темноту, заключенную внутри его. Он не сгорел, но солнце причиняло ему страдания. Оно жгло спину, вонзая в тело острые иглы боли, и эта боль медленно поднималась к голове.
Человек, сидевший на крыше, спрыгнул, оказался у него за спиной, в руках он держал нечто вроде сети. Другой человек бросился к нему, сжимая в руке серебряный кинжал. Фон Рейнман почувствовал, как уязвимо его сердце, когда-то, много веков назад, когда он еще был человеком, он так же боялся за свои глаза и свое мужское достоинство. Он двигался быстрее, чем они: одним уверенным движением отбросил сеть и оттолкнул нападавшего, одновременно он швырнул на землю человека, державшего кинжал, хотя тот находился в нескольких ярдах. Мужчина с сетью еще только начал подниматься, но фон Рейнман уже с силой ударил его по голове. Череп треснул, и с едва слышным хлюпающим звуком фон Рейнман вытащил ногу.
Его тут же окатила волна запаха, и он вспомнил вчерашний пир и бедняжку Уну. Он ощущал аромат их крови; слышал, как бьются их сердца. И этот запах, и этот звук звали его, требовали утолить жажду, насытить желание и голод.
Подняв голову, Карл увидел, что в нескольких ярдах от него замерли два священника, один из них держал в руках топор. Их товарищ, тот, что держал в руке серебряный кинжал, поднялся с земли и собрался атаковать его сзади. Карла охватила ярость: болван пытался застать его врасплох. В последний момент он развернулся и издал хриплый рык. Только ненависть в прищуренных глазах говорила о его гневе и боли. Эта священники и монахи, жалкие, словно слишком уверенные в себе дети, сами по себе не имели никакого значения. Но они представляли для него опасность. Очень тихо, едва слышно Карл принялся повторять:
— Ты не веришь, не веришь.
И у него получилось. Почта незаметным движением он чуть сдвинулся в сторону, схватил руку с кинжалом и выдернул ее из сустава. Человек дико завопил, а из свежей раны фонтаном брызнула кровь. Карл притянул его к себе и вонзил серебряный кинжал в живот с такой силой, что острие вышло с другой стороны, а рука Карла погрузилась в его живот. Ногтями другой руки он вцепился в лицо врага и сорвал с него кожу, обнажив кости и мышцы.
Фон Рейнман легко поднял тело в воздух и бросил его в двоих священников, что по-прежнему неподвижно стояли в стороне.
В этот момент он понял, что чувствует другой запах, запах огня: он не ощущал его до этого, ведь его перекрывал сильный запах крови.
Горел его дом. Эта уроды у задней двери не атаковали его только потому, что решили поджечь дом. Теперь он не сможет вернуться туда, они уничтожили и все сокровища, которые он собирал целый век, и тело Уны.
Вот теперь Карл разозлился по-настоящему.
Двое мерзавцев, которые подожгли дом, бросились к нему, и ему пришлось повернуться к ним, хотя за спиной у него остался человек с топором. Эти двое показались ему не слишком опасными, и он хотел уже отвернуться, но тут один из них швырнул в Карла серебряный кинжал. Карл не ожидал нападения и едва успел увернуться, — кинжал чудом не попал в сердце… Карл закричал.
Какая страшная боль! Клинок обжег его тело; ругая себя за неосторожность, он с трудом его вытащил.
«Нет никакой боли», — сказал он себе не слишком уверенно.
Октавиан ничего не говорил про серебро. Может быть, это тоже часть обмана, жертвой которого стал его народ, обмана, несущего смерть? Эти мысли смутили его, он начал терять концентрацию. Что — правда, а что — нет?
«Я не верю», — мысленно твердил он.
Боль постепенно отступала, но слишком поздно, потому что нападавшие начали смыкать круг.
В руках одного из них блестел топор. Опасаясь, что он может быть серебряным, Карл вонзил кинжал в шею священника, державшего топор в руках. Голова священника отделилась от тела, повисла на позвоночнике, и, сделав несколько шагов, он рухнул на землю.
Остальные трое были очень похожи между собой, Карл заметил это даже в пылу поединка. Вероятно, это братья Монтези, щенки покойного колдуна Винсента Монтези. Карл не отступал, но был смущен, немного рассеян и, возможно, напуган. Совершенно точно, что удар в сердце должен был прикончить такое существо, как он, серебро причинило ему сильную боль. Значит ли это, что легенда говорит правду? Почему солнечные лучи жалят его так сильно? Где же правда?
Священник, стоявший слева от него, положил руку под куртку, Карл не мог позволить ему достать еще один серебряный кинжал. Только в следующее мгновение он понял, что священник просто отвлек его внимание: другой нападавший уже держал в руках огромный серебряный крест. В голове у Карла роилась тысяча вопросов, но он не успел найти ни одного ответа: крест коснулся его лба, и он завыл от боли.
Крест обжег его, он почувствовал запах горящей плоти. Этот запах был сильнее запаха дыма, доносившегося от горевшего дома. Теперь его дом превратился в погребальный костер. Они потащили его к огню. Карл споткнулся, упал, и священники повалились на него. Он собрал воедино всю свою бессмертную силу, кто-то вонзил кинжал ему в спину, но он сумел отшвырнуть их от себя и вскочил на ноги. На одно лишь мгновение он потерял ориентацию и посмотрел наверх, на солнце… И пронзительно закричал: лицо его задымилось, загорелась одежда, глаза почернели в глазницах, а волосы и
