– Да, наша счастливая семейка, – вздохнула Марин. Она швырнула фотографию обратно в коробку. – Как ты думаешь, существует ли фотография из нашего детства, не связанная ни с какими ужасными воспоминаниями? Ведь должна же быть такая, правда?
Я вовсе не была в этом уверена.
Марин запихнула в коробку обрывки скотча и смяла ее. Потом мы выбросили ее в контейнер для мусора.
– Она никогда не уйдет из нашей жизни, так ведь? – Марин вздрогнула.
– Я просто рада, что сюда она точно не доберется, – сказала я. – Это пока единственное безопасное место для нас.
И все же, недостаточно безопасное, если сюда попадают посылки, которые так выбивают нас из колеи. Ни одно место в мире не является для нас безопасным, что бы мы на этот счет ни думали.
Марин поправила на шее цепочку так, чтобы амулет лежал в ямке между ключицами.
– Но в наших силах сделать так, чтобы наша жизнь стала безопасной раз и навсегда.
Глава 23
Марин на несколько дней уезжала на пробы в какую-то балетную труппу, и когда я во время пробежки заглянула в ее студию, то была удивлена, увидев ее там. Поэтому, вместо того, чтобы бежать домой, я открыла дверь и вошла. Меня снова поразила красота этого пространства. С одной стороны окна во всю стену, с другой – полностью зеркальная стена, от чего казалось, что комната уходит в бесконечность и вся заполнена золотым светом и серебряными бликами, а посреди всей этой красоты кружилась в танце тоненькая фигурка Марин.
– Ну, как съездила? – спросила я.
Она закончила серию поворотов, следя за своим отражением в зеркале, чтобы проверить положение ног.
– Ужасно.
Голос ее прерывался, казалось, она вот-вот расплачется.
– Что случилось?
– Оказывается, я подлая предательница и любительница примазаться к чужой славе, потому что бросила прежнюю труппу и отправилась в «Мелету», чтобы танцевать с Гэвином. А потому, как мне объяснили, я еще и шлюха. После того, как я покину «Мелету», еще год-два могу надеяться, что меня будут приглашать в труппы, руководство которых закрывает глаза на такие вещи. Если, конечно, они смогут заполучить в свои постановки Гэвина. Но как только я ему надоем, моя карьера бесславно закончится. – Марин смахнула пот со лба. – А потом они предложили мне место в кордебалете.
И, нет, не слезы звенели в ее голосе. Ярость!
Потому что ей действительно нанесли страшное оскорбление. Ведь Марин была прима-балериной в своей прежней труппе, исполняла главные партии. Она была Снежной королевой, а не рядовой Снежинкой. Ей, по крайней мере, могли бы предложить место солистки.
– Какое мерзкое сборище мелких людишек, – возмутилась я.
– У меня было такое впечатление, что меня специально пригласили на пробы, чтобы унизить. Они так ликовали, когда объясняли, почему я им не подхожу. – Снова серия поворотов, еще одна, и каждый раз она вносила в движения изменения, невидимые глазу непосвященного, и сами ее движения становились все более уверенными и плавными.
– Забей на них. Ты же знаешь, что заслуживаешь лучшего. Они тебе и в подметки не годятся.
– А если это не так? – Она остановилась. – Может, мне уже никогда не удастся устроиться ни в какую престижную труппу. Все будут думать, что я лишь очередная протеже Гэвина, или как это там называется. Мне вообще не стоило приезжать в «Мелету»!
– У тебя будут и другие приглашения, – сказала я. – Все, кто видит, как ты танцуешь, прекрасно понимают, что ты необычайно талантлива. – Но мои слова не возымели на нее действия, ведь это было все равно, что предложить человеку с глубокой раной в груди заклеить ее пластырем.
– Только для них это не имеет значения! Ведь я вчера была в великолепной форме и танцевала просто замечательно. И что?! Мне предложили место в гребаном кордебалете!
Она села на пол и принялась снимать пуанты.
– Я начинаю думать, что единственный шанс для меня добиться успеха после того, как закончится «Мелета», это стать избранной.
В моем сердце снова кольнуло, словно в него вонзили острую иглу.
– Это не так.
– Тебе легко говорить! Ты писатель! Писателям свойственно исчезать время от времени, скрываясь от мира, чтобы творить в тишине. Ты еще долго будешь считаться молодым писателем и числиться в списке «Сорок до сорока». А если моя карьера балерины продлится до сорока, то это будет чудо.
– Хотелось бы мне тебе помочь, – сказала я.
– Ты можешь. Сними амулет.
– Марин, нас здесь сорок человек. Не у всех пока есть амулеты, но теоретически у любого из нас есть шанс стать данью. Если я откажусь, это ничего не решит.
Мерзкий паразит, засевший в моей голове, подсказал мне произнести эти слова, сыграть на ее слабости, заставить сомневаться, сломать ее волю к победе. В конце концов, я обещала Гэвину ее обмануть. К тому же, я это делаю ради ее же пользы.
– Значит, так ты меня поддерживаешь? А я-то рассчитывала, что ты всегда подставишь плечо в трудную минуту. Что ты понимаешь, почему для меня это так важно!
– Я понимаю, Марин, но… – Я делаю это ради ее спасения. Мою руку свело судорогой.
– Но что?
– Разве не лучше будет, если мы обе попытаем счастья? Тогда у нас будет вдвое больше шансов навсегда расстаться с нашей матерью, разве не так? – Это был слабый аргумент даже для меня, жалкое оправдание моего малодушия. Но у меня язык не поворачивался переубеждать ее. Даже ради ее спасения. Я не могла причинить ей боль. Что угодно, только не это.
– Но я не только об этом сейчас говорю! Я должна быть уверена, что смогу продолжать карьеру, когда я уеду отсюда.
– Но я же всегда тебя поддержу, Марин. Можешь на меня рассчитывать.
Мерзкая, мерзкая лгунья. И при этом настолько бездарная, что даже не могу уберечь сестру от опасности.
Она сникла.
– Я знаю, поверь. Просто мне так страшно, Имоджен! Я отдавала себе отчет, что потом, быть может, мне и не светит устроиться в престижную балетную труппу, но даже представления не имела, что все настолько ужасно!
Я это хорошо понимала. Она была прекрасной танцовщицей. Можно сказать, великой. Она танцевала главные партии в известной балетной труппе. Обладать таким талантом, блистать на сцене, а потом услышать в свой адрес, что ты ничтожество и шлюха, – это действительно ужасно.
– Ты умопомрачительная балерина, Марин! А они просто сборище
