– Марин, я не могу. Я должна попытаться.
Сестра покачала головой.
– Мама всегда говорила, что ты мне завидуешь. Что ты сама хотела быть звездой, и тебе не нравилось, что твоя младшая сестра тебя затмевает. Видимо, она была совершенно права.
Ты думаешь, что став взрослым и покинув родительский дом, ты обретаешь свободу. В значительной мере так и есть. Ты уже спишь спокойно по ночам, а не сжимаешься от страха в полудреме, ожидая что вот-вот раздадутся шаги и к тебе потянутся злые руки. Тебе уже не надо искать укромные места, чтобы спрятать самые дорогие для тебя вещи, чтобы их не отобрали у тебя, просто так, из прихоти. Ты можешь выбирать одежду сообразно собственному стилю, а не прикидывая, насколько хорошо она скрывает синяки. Ты можешь отрастить волосы, почти забыв металлический звук стригущих ножниц.
Твои плечи уже не так напряжены. Ты научилась глубоко дышать, чтобы снять стресс, знаешь, как унять судороги в изуродованной руке, не боишься делиться сокровенными тайнами с другими людьми… До определенного момента.
Который неизбежен.
И когда это случается, все возвращается на круги своя, как и было прежде, и к тебе вновь приходят твои вечные спутники – страх и одиночество.
Я закрыла за сестрой дверь. Потом схватила ручку и вернулась к работе.
Что мне еще оставалось?
Итак, мне пришлось скрыться. Я спряталась от Марин – и от всех остальных в доме, – и заперлась в высокой башне, как Рапунцель, отказываясь спустить вниз свои длинные волосы. Никогда в жизни я так усердно не работала. Я писала дни и ночи напролет. Весь стол был заставлен тарелками с недоеденной едой и чашками с недопитым холодным кофе, превратившимся в отвратительную мутную жидкость, а я упорно боролась со словами и фразами, пытаясь сплести из них изящное кружево повествования.
Из комнаты я не выходила.
Существуют сказки, в которых самое важное – это молчание. Где правду можно сказать лишь одному-единственному человеку, где героине приходиться плести рубашки из жгучей крапивы без малейшего стона боли или жалобы. Молчание, словно кривые изогнутые стежки, запечатывает рот и не дает произнести слова правды, которые могли бы спасти жизнь. Чтобы разрушить злые чары, ты обязан молчать, и в результате оказываешься привязанным к столбу, ожидая, что в любой момент может раздаться зловещий треск пламени.
Я не сказала Марин о договоренности с Гэвином, и смогла доверить эту тайну лишь молчаливым страницам.
Но заклятье не заклятье, если его легко разрушить. Башенка, в которой я была заточена, не была покрыта шипами, и я не стояла, как столпник, на камне посреди безлюдной пустыни. Я находилась в доме, где было полно людей, где жила моя сестра. Каждый раз при виде ее мне хотелось все ей рассказать. Но я проглатывала готовые вырваться слова, задыхаясь от вынужденного молчания.
Глава 24
Оглушительный звон разбитого стекла заставил всех нас выбежать в коридор, и мы тут же оказались в водовороте крыльев и перьев.
На нас обрушилась целая стая птиц, которые принялись носиться от Марин, стоявшей внизу в прихожей, вверх по лестнице ко мне, и снова вниз, совершая причудливые движения, напоминающие слаженный танец скворцов. Они были как разноцветные волны, захлестнувшие дом. Они кружили вокруг нас, кольцо постепенно сжималось, и нас словно затягивало в пернатую воронку.
Внезапно траектория их танца изменилась, нежданные крылатые гостьи вылетели через разбитое окно и растворились в ночи.
– Что это было? – в недоумении спросила Ариэль, стоявшая в прихожей рядом с Марин.
– Это означает, что близится весеннее равноденствие. Фейри хотят поближе познакомиться с теми, кто, возможно, отправится к ним погостить, – раздался голос Елены с нижней площадки лестницы. Мы так и стояли, замерев от испуга, не в силах шелохнуться.
– Значит, это были фейри? – спросила Ариэль.
– Или их посланники. Не у всех из них человеческий облик.
– То есть, если фейри сюда повадились – надеюсь, они в следующий раз постучатся в дверь, потому что на улице холодно, а мы теперь замучаемся чинить это чертово стекло, – это означает, что Марин имеет все шансы стать избранной?
– Или Имоджен. Между прочим, у нее тоже есть амулет, – сказала Елена.
– Ты все еще можешь передумать, Имоджен, – сказала Марин.
Я спустилась вниз и начала собирать наиболее крупные осколки.
– Я не могу, Марин.
– Можешь, – сказала она. – Просто не хочешь.
– О боже, – воскликнула Ариэль, предчувствуя новую ссору между обитателями дома.
– Точно, фейри, – сказала Елена. – Только посмотрите на эти перья!
Перья, потерянные птицами в диком танце, были как как сказочные хлебные крошки, помечающие путь. От них сейчас исходил дым – фиолетовый и темно-синий, как полуночное небо, серый, как густая пелена. Они пахли розами и тленом. Когда дым рассеялся, перья исчезли.
– Это что, так и будет продолжаться? – спросила Ариэль.
– Может быть, – ответила Елена. – Раньше такое бывало.
– И все же, зачем они явились сюда? – спросила Марин. – Я же не танцую дома.
Елена уставилась на нее пристальным взглядом.
– Потому что талант не единственное условие, чтобы попасть в мир фейри. Дело еще и в их личных предпочтениях. Я думала, что уж тебе-то это лучше всех известно.
На следующее утро, не успела я продрать глаза, как услышала громкое пение Ариэль, входящей в дом. Она держала верхнюю ноту так долго, что мне вспомнился миф о том, что певец, взяв определенную ноту, может разбить стеклянный бокал, и я подумала, что у нас есть шанс это проверить.
– Ты что, напилась что ли? – мрачно спросила Елена.
– Просто счастлива. И ты должна быть тоже счастлива, потому что смотри, что я раздобыла! – Ариэль поболтала зажатой в руке цепочкой. На ней висел амулет в виде песочных часов.
До дня весеннего равноденствия оставалась всего неделя.
– Хочешь сказать, новый проект завершен?
– Угадала.
– Что еще за новый проект? – спросила Елена.
– Я разозлилась на Анджелику за вечные упреки, что я, видите ли, неправильно расставляю приоритеты в творчестве, и на фейри за то, что украли мой голос в День благодарения, вот и решила написать рок-оперу про того самого парня, Томаса-Рифмача, который был потрясающим бардом, а потом спутался с королевой фейри, и она украла его голос[23]. А когда, наконец, голос к нему вернулся, то он больше не мог сочинять стихи, так как вынужден был говорить только чистую правду, а ее никто не хочет слышать от поэта. Разумеется, это мюзикл. – Ариэль вся светилась от восторга.
Елена вопросительно посмотрела на меня, я лишь пожала плечами. Я понимала, что происходит, не больше, чем она.
– Анджелика просветила меня, сказав, что фейри обожают истории о себе, поэтому, полагаю, им моя работа пришлась по вкусу.
– Хорошо тебе, – буркнула Елена. – Правда. Но мне-то что за радость от этого?
– Потому что я дарю это тебе. – Ариэль протянула цепочку с амулетом Елене. – Это же предел твоих мечтаний, не так ли? Так
