Я пробежала мимо студий, завернула за угол и наткнулась на Эвана. Пытаясь увернуться, я потеряла равновесие и упала. Поднимаясь на ноги, я стряхнула гравий с ног и горящих ладоней, подозревая, что в его лице фейри посылают мне еще одно мучительное испытание.
– Имоджен, с тобой все в порядке?
– Все нормально, – буркнула я, потирая лодыжки, размазывая по ним следы крови.
– Выглядишь просто ужасно. Как будто тебя избили. Как будто ты не спала несколько ночей подряд. Пойдем ко мне, в студии есть аптечка первой помощи. Пусть этого и недостаточно, но хоть как-то смогу тебе помочь. – Он обнял меня за талию, принимая на себя мой вес, и после пары неуверенных шагов я позволила ему довести меня до студии.
Он открыл дверь.
– Должен тебе сказать, что сюда они пройти не могут. В смысле, фейри. Так решил Гэвин, давая мне разрешение навещать наш мир время от времени. Студия для того и предназначена, чтобы я мог получить от них передышку. У меня есть запасной ключ.
Он пошарил в ящике письменного стола, нашел ключ и положил его на эскизы своей новой скульптуры.
– Если хочешь, можешь его взять. Приходи сюда в любое время.
Я кивнула.
– К тому же, есть некоторые хитрости, которые помогут тебе от них защититься. Они не могут пересечь порог, если на нем лежит веточка рябины. Здесь рябин нет, но ты можешь заказать. Если надеть кофту наизнанку, они должны будут принять истинный облик, чтобы увидеть тебя. И еще. Проточная вода смоет любые чары, которые были на тебя наложены.
– Откуда ты все это знаешь?
– От Гэвина, конечно. Некоторые фейри считали, что меня не следует выпускать из Волшебной страны, даже несмотря на то, что моя жизнь среди них может принести им вред. Они, без сомнения, попытались бы вернуть меня, или подвергали мучениям, когда я здесь. Поэтому Гэвин подсказал мне способы защиты.
Возможно, именно поэтому Гэвин лишился права защищать Марин. Я попыталась выбросить эту мысль из головы. Может, это и так, но мне сейчас следует думать о другом.
– Тебе надо подумать о том, как защитить себя, Имоджен. Ведь дальше будет еще хуже. – Он забрал бинты из моих дрожащих рук и перевязал мне израненные ладони.
– И еще. Ты должна знать, что она будет сопротивляться.
– Марин и так ужасно зла на меня. – Я сжала кулаки, проверяя бинты.
– Нет, я имею в виду, что она будет ожесточенно драться с тобой в день перехода. – Он прислонился к своему рабочему столу. – Я бы не стал просить кого-то пытаться прервать ритуал перехода ради меня, поэтому не представляю, какие именно изменения это может повлечь. Однако я помню, что по мере приближения этого дня я вовсе не был уверен в правильности своего решения.
Он помолчал немного, вспоминая.
– В тот год весна была прекрасна как никогда. Природа расцвела очень рано, было удивительно тепло, и все вокруг зеленело. Я работал над новой скульптурой и очень гордился своими достижениями, начал уже менять свой стиль и, наконец, почувствовал, что то, чем я занимаюсь, действительно мне по душе. Ты меня понимаешь?
Конечно, я его понимала.
– Это как обретение собственного голоса.
– Совершенно верно. Я, конечно, тосковал по Тании, но начинал думать, что согласиться жить семь лет в Волшебной стране в знак скорби по ней – не самая лучшая идея. К тому же, – произнес он, улыбнувшись, – мне казалось, что и сам по себе я достаточно талантлив, чтобы добиться успеха своими силами. И мне все сильнее хотелось проверить, на что я сам способен. Без их помощи.
Но когда я проснулся в тот день, меня охватило такое неудержимое желание оправиться в Волшебную страну, какого я не испытывал никогда в жизни, и оно лишь росло с приближением вечера. К тому времени, как должен был начаться ритуал перехода, я уже был почти ослеплен неодолимым стремлением попасть туда.
То есть, как ты понимаешь, я хочу сказать, что может она и зла на тебя сейчас, но в этот день все будет в сто раз хуже. И даже если она вдруг изменит решение и попросит тебя о помощи, не стоит рассчитывать, что она будет тебе помогать тебе. Заклятие, скрепляющее договор, сопротивляется любым попыткам его разрушить.
– Она не попросит, – грустно сказала я. – Ей отвратительна сама эта идея. Она ненавидит меня за то, что я собираюсь это сделать. Но Гэвин… – Я сделала глубокий вдох, и с силой выдавила из себя слова:
– Гэвин считает, что Марин может умереть, если окажется там.
Облегчение от того, что мне, наконец, удалось рассказать кому-то об этом, было настолько сильным, что меня бросало то в жар, то в холод, как в лихорадке, все мое тело дрожало от напряжения.
– Он боится, что она этого не переживет, и просил меня помешать ее переходу, потому что сам не может этого сделать. И я испытываю ужас при мысли о том, что тоже не сумею ее остановить, и она уйдет навсегда. Я ее потеряю, ведь она сгинет там, и последнее, что останется в ее памяти – это то, что я ее подвела.
Он нежно коснулся рукой моего плеча.
– А я еще удивлялся, почему ты так отчаянно пытаешься это сделать. Мне так жаль, Имоджен.
– Спасибо, – прошептала я. – Мне тоже.
Ненужные, пустые слова. Избитые фразы. Нам кажется, они могут нас утешить, но на поверку оказывается, что они мелки, невыразительны, весь их смысл теряется. Они слишком поверхностны, и не могут передать всей глубины эмоций, которые мы испытываем. Мы все это понимаем, и все равно каждый раз их произносим.
– И еще – хотя это и не имеет отношения к тому, что мы тут обсуждаем, но раз уж ты здесь, у меня есть кое-что для тебя. – В его голосе и движениях появилась неуверенность. Он снова открыл ящик стола и достал оттуда ожерелье. Это был лист эльфийского клена, висевший на цепочке. – Я это сам сделал. Еще раньше. Но сейчас хочу подарить тебе. Так что, он твой, если, конечно, ты захочешь принять его.
События прошлого всегда преследуют нас. Но воспоминания не всегда вызывают отторжение, принося с собой сладкие воспоминания с привкусом горечи.
– Он прекрасен, – сказала я. – С радостью его возьму. – Я протянула руку, и он опустил кулон мне на ладонь.
– И помни, что я сказал тебе, Имоджен. Можешь пользоваться ключом, когда хочешь. Приходи сюда почаще. И будь осторожна. Если я могу тебе хоть чем-то помочь, можешь
