– Парень, ты мне руку проткнешь своими пальцами. Чего так вцепился? – скорчился Элиас.
– Прости. – Астре опомнился и ослабил хватку.
– Держи ты меня за шею, уже придушил бы. Это неприятно, знаешь ли.
– Прости, – бездумно повторил калека и закрыл глаза.
Он понял, что вот-вот сойдет с ума от нахлынувшего ужаса, и проник сознанием в чувства спутника. Там было спокойно и радостно, хотя очень устало. Калека немного успокоился, но не решался посмотреть на ущелье. Каждый шаг приближал его. Скоро раззявленная пасть будет у самых ног Элиаса.
– Не такое уж и жуткое место, – выдохнул тот, остановившись. – Пропасть как пропасть. Хотя я-то не порченый. Мне, наверное, не так страшно.
– Не подходи к краю, – попросил Астре. – Отойди оттуда.
– А я и не у края, – удивился Элиас. – Тут шагов двадцать до него. Ты куда смотришь?
Астре заставил себя открыть глаза и увидел разноцветные слои наносов. Они ширились и придвигались, затмевая сизую даль, поросшую редкими кустами. Пропасть хотела проглотить его. Слизнуть с твердой почвы. Она расползалась и лезла обрывом под ноги.
– Отойди еще, – взмолился Астре. – Отойди.
– Да что ж ты такой духом слабенький? – возмутился Элиас. – А вроде прималь. Ладно, пошли, пещеру поищем.
И он побрел к скалам.
В полутьме убежища калека пришел в себя. Отсюда жертвенного ущелья не было видно, и он успокоился, применив силу голоса. Перед черноднем путники успели запалить костер и зажарить пару ящериц. Элиас даже упал на одну, чтобы не сбежала. Причем вместе с Астре. И как только ребра не переломал.
– Слушай, я давно спросить хотел, а сколько тебе лет? – спросил он за едой.
– Думаю, мы примерно ровесники.
Элиас поперхнулся хрустящей лапкой.
– Шутишь? Я думал, тебе лет двенадцать! Ты же… Ты же и не весишь ничего почти!
– А то, что я прималь в двенадцать лет, тебя не смутило? – нахмурился Астре. – Избирательно ты удивляешься.
– Ну, я мелким был, когда первый странный сон увидел, – пожал плечами Элиас. – Если бы сразу начал учиться, наверное, уже тоже бы так мог, а я же поздно спохватился. Только что считай.
– То есть безногий ребенок-прималь посреди пустыни для тебя в порядке вещей, а взрослый – нет, – подытожил Астре, обсасывая пальцы и тут же сплевывая от невыносимой горечи, скопленной на них поцелуями Хассишан.
– Зря ты так. Я в первые часы поражался тебе прямо до одури. Но у меня лицо не приспособлено столько удивлений показывать. Так и глаза вывалиться могут, и челюсть с винтиков сойти, поэтому и не рискнул, а теперь это уже позабылось, вот я и удивился тому, что поновее. Так почему не растешь?
– Потому что Цель совести, – неохотно сказал Астре. – Безногие все такие. Наверное, чтобы нас легче было носить.
– Да-а-а, будь ты хоть с половину меня, я бы тебя не упер, – согласился Элиас, вороша тлеющие угли.
Его лица не было видно в надвигающейся темноте.
– Что ты будешь делать после затмения? – спросил Астре, боясь услышать ответ.
Этот вопрос терзал его не меньше ущелья и был задан поздно, хотя возник давно.
– Подожду тут прималя и пойду с ним обратно. Заодно научусь чему-нибудь по дороге.
Астре от нервозности сломал палочку.
– А если не возьмет?
– Возьмет, куда он денется от такого хорошенького меня, – весело пообещал Элиас. – У меня ямочки на щеках, когда улыбаюсь, ты знал?
– Зачем ты прималю?
– Да хоть ради рыбы. Уже не помнишь, какие я на реке чудеса творил? У нас до сих пор много осталось. На тридень хватит, особенно если как сегодня – ящериц лопать побольше.
– Прималя может долго не быть, так и умрешь без воды, – сказал Астре, чувствуя, как Совесть царапает ему грудь, медленно превращая нутро в ошметки.
Он хотел, чтобы Элиас остался и помог найти Сиину, а не ушел с другим прималем, поэтому пытался переубедить. Но заставлять его было неправильно. Как и уговаривать. Как и пугать.
– Да ты не переживай, – отмахнулся тот и принялся тушить костер, разбивая угли на искрящиеся брызги. – Сейчас почти зима. Самый сезон для них. Раз в тридень точно кто-нибудь заявляется. Если что, пойду к реке и подожду там. Я бы с тобой дальше потопал, но, ты знаешь, умений у меня от твоих уроков не прибавилось, только спина разболелась, а зиму легче в родных местах проводить, да и не с безногим порченым на закорках. Уж не обижайся.
– Не обижаюсь, – глухо сказал Астре, глядя, как Элиас закрывает проход в пещеру сбитыми в щит деревяшками – наследием ночевавших здесь прималей. – Но ты уж очень спешишь. Сразу все не получится. Надо много тренироваться.
– Значит, в другой раз этим займусь, – без тени огорчения отозвался Элиас. – По чесноку говоря, я как-то расхотел уже прималем быть. Натерпелся, знаешь ли. А с тобой я больше из-за воды шел. Дальше нам не по пути. Я бы сразу у реки остался, но там людей труднее найти, а тут уж точно не пропущу.
Калека закрыл глаза, уговаривая себя не думать о пропасти и предстоящем одиночестве. Он рисковал не успеть добраться до Зехмы, опередив снег. Теперь бесполезно искать сестру с помощью духа. Она слишком далеко, и дотянуться уже не выйдет.
Ущелье дурно влияло на Астре. Сердце сдавливало от непонятной боли. Он долго ворочался, потом не выдержал и беззвучно заплакал по тем, кому не довелось получить скорби. По братьям и сестрам, чьи жизни оборвались совсем рядом. Калека слышал тихий шепот пепла, осевшего на камнях и слоистых стенах, где покоились тела. Души навсегда рассеялись в песке и трещинах. В мочалках сухой травы и тумане. Толпы брошенных детей окружили Астре. Они не корили его за везение, просто радовались брату. Рассказывали мечты о непрожитых жизнях, гладили сквозняками, забивались под пальцы горькой пылью и грустили о тех, кому предстояло присоединиться к ним.
Они шептали, заполняя уши несвязным многоголосием, а может, это ветер шутил над калекой. Астре корчился, становясь все меньше, втискиваясь между камнями, как жук перед бурей. Цель поедала его. Он здесь, но ничего не сделал. Он жив, но никому не помог. Будут новые смерти, пепел осядет на дно ущелья множеством свежих слоев. Астре ненавидел это место, черное солнце, родителей, прималей и самого себя. Тысячи чувств клокотали в нем, словно вода в гейзере, но он источал только жалкие брызги слез, не в силах обрушиться яростным ливнем на головы тех, кто избавился от собственных детей.
Сутки прошли томительно и бессонно. Астре так измучился, что на исходе затмения не смог продолжить путь и решил остаться в убежище еще на одну ночь. Элиас радовался, кормил его рыбой и ненавязчиво просил воды. Под утро Астре наконец задремал, и шепот мертвых стал оглушителен. Калека проснулся, когда плотную завесу сбивчивых слов прорвали настоящие, живые голоса. Они напугали призраков.
