Даллас осторожно передал Тексу чашку с шоколадом, чтобы наверняка спасти этот персональный комплимент Марсдена от детских посягательств, и, убедившись, что супруг крепко держит ее обеими руками, подмигнул малышам:
— Налетайте!
Те не заставили себя просить дважды, мигом похватали с подноса гренки и печенье — сколько влезло в руки — и, на ходу набивая рты, выкатились за дверь… Их веселый щебет быстро удалялся в сторону лестницы, и через несколько мгновений наконец-то затих.
Ричард прислушался, встал, подошел к двери и тщательно запер ее на два оборота ключа, а после еще и на засов.
— Вот теперь нам точно никто не помешает, моя любовь… — голос альфы был вовсе не громким, но он не сомневался, что каждое слово отдается в ушах Текса раскатами летней грозы.
— А поговорить наедине нам просто необходимо.
Шоколад был горячим и густым настолько, что Текс не сразу сумел проглотить его, набрав полный рот. Он так и сидел в постели, делая судорожные попытки протолкнуть густую жирную массу по пересохшему от треволнений горлу, когда Ричард приблизился к нему и негромко пригласил к разговору.
Сойер вспыхнул снова — альфа со стыда за собственную жадность, заткнувшую ему рот, омега — от волнения крови, которая словно с ума сошла и забегала по жилам в два раза резвее, едва в замке повернулся ключ и железный засов шурша проскользнул в щель запора… Потому он только кивнул и замер с чашкой в руках, глядя на Ричарда снизу вверх и приподняв брови: мол, говори, я весь обратился в слух…
Но Даллас по-своему истолковал его взгляд, а может виной тому были перемазанные шоколадом губы младшего мужа или двигающееся вниз-вверх адамово яблоко, когда Текс пытался сглотнуть. Сойер успел заметить лишь, как и без того темные глаза альфаэро сделались еще глубже, и приблизились к нему со стремительностью сокола, атакующего свою добычу. В следующий миг губы ковбоя покорно сдались напору Ричарда, и, отдавшись страстному поцелую, он едва не выронил чашку на чистые белые простыни…
Время замедлилось, вовсе исчезло и возобновило ход лишь тогда, когда сам Даллас, собравший с губ мужа остатки десерта, отстранился и, стерев с подбородка Сойера шоколадный след, спросил:
— Воды?
— Да, пожалуй… — кивнул Текс, и добавил, поняв что не солжет ему ни в прямом ни в переносном смысле — умираю от жажды… и в животе все уже слиплось, а скоро слипнется и в заднице…
Ричи удивленно посмотрел на него, и ковбой пояснил:
— Меня так Ньюбет пугал, если заставал за поеданием сладостей… И знаешь, пока еще ничего ни разу не слипалось…, но сейчас я опасаюсь, что может…
Воды в комнате не было, если не считать налитой в умывальник, но зато был графин с ледяным лимонадом, щедро приправленным мятой, и этот напиток казался благословением богов после очень уж сладкого шоколадного лакомства.
Ричард с удовольствием наблюдал, как Текс жадно пьет, едва ли не захлебываясь — ну в точности, молодой горячий жеребчик, с каким он не раз любовно сравнивал ковбоя в своем воображении — а сам едва пригубил лимонад, погрузившись в омут томительного желания… Эта смута, острая, ноющая, и жар внизу живота, напряжение чресел, налитых плодородной тяжестью, были естественным состоянием альфы вблизи истинного, раз и навсегда избранного омеги — по крайней мере, так гласила традиция, и Ричард Даллас волей-неволей поверил в то, над чем Декс Деверо только смеялся.
— Не тревожься, Текс, и ешь все, что пожелаешь. Твоей заднице не грозит «сахарная болезнь», потому что есть мой язык, готовый вылизать ее…
Утолив одну жажду, Текс вернул опустевший стакан и недоеденный шоколад Ричарду и, обеспокоенный его близким присутствием, нетерпеливо заерзал под одеялом, и боясь, и одновременно желая быть уличенным в другой, гораздо более сильной. Особенно после того, как альфа пообещал самоотверженно спасти его зад от неминуемого засахаривания…
Но разговор про беременность и опасение, что у него вот прямо сейчас и начнется новая пора цветения, останавливали его порыв тут же улечься ничком, задрать перед мужем рубашку и дать ему вдоволь поупражняться с его «сладкой попкой» и языком, и членом. Однако, желание вновь ощутить на себе и в себе тяжесть мужнего тела и испытать заново его страсть, заставили ковбоя кусать губы и дышать реже обычного, чтобы дразнящий запах альфаэро не перевесил ту чашу весов, на которой лежала разумная предосторожность.
А Ричард словно нарочно дразнил его, и буквально пожирал глазами, и, кажется, напрочь позабыл то, ради чего, собственно пришел. И Текс первым решился прояснить для себя кое-что о местном кодексе чести, а заодно немного разрядить возникшее между ними эротическое напряжение:
— Эээммм… ты хотел что-то со мной обсудить, так ведь? Надеюсь, после того, как вы с этим мистером Большие Бакенбарды так мило развлекли гостей на лужайке, ни его ни твоя репутация не пострадали? И вообще, просвети меня, в Новом Орлеане такое в порядке вещей, когда альфы затевают дуэли на детских хлопушках?
Декс неопределенно хмыкнул — вопросы репутации и чести волновали его куда меньше, чем предполагал возлюбленный муж, говоря точнее, не волновали вообще; но упоминать об этом здесь и сейчас было непедагогично. Тексу следовало хорошенько запомнить случившееся и никогда больше не затевать ревнивых скандалов на публике, беречь как зеницу ока любовные тайны, и сладкие, и горькие, не допускать посторонних в святая святых альфы и омеги. Следуя этим соображениям, Ричард предпочел дипломатично сменить тему:
— Я хотел обсудить нашу поездку в Нью-Йорк. Дело в том, что сегодня утром я получил оттуда неожиданную телеграмму… Кое-кто хочет лично встретиться с Ричардом Далласом, и боюсь, что я не смогу уклониться от этой встречи. А она может быть опасна.
Услышав из уст Далласа эту тревожную новость, Текс застыл всем телом и стиснул пальцами край одеяла. Его спина напряглась так, что стало больно лопаткам, а в животе появилось уже знакомое ощущение смерзшегося комка грязной глины.
Еще вчера мысль о предстоящем путешествии в город, о котором альфаэро и Барнсы любили рассказывать всякие небылицы, навроде того, что тамошние дома выше всех, которые Текс когда-либо видал в своей короткой жизни, казалась Сойеру спасительной. Вкусив пока лишь отчасти своеобразие жизни и нравов общества Нового Орлеана, он спал и видел, как они снова сядут на пароход, на этот раз большой, ходящий по морю и даже океану, и оставят этот игрушечный и вычурный городок и дальше задыхаться во влажных испарениях устья Миссисипи. Теперь же выходит, что путь к
