Несколько человек пришли в себя настолько, чтобы преклонить передо мной колени. Остальные последовали за ними, будто волна прошла по площади, так что стал виден деревянный помост и на нем обезглавленное тело. Оно упало на бок, на плечах кроваво-красный обрубок. Я не видела, куда делась голова. Потом я вдруг поняла, что ищу глазами отрубленную голову человека, которого считала своим другом.
— Генерала Луз-Мануэля в мою комнату немедленно, — сказала я самым твердым голосом, на какой только была способна. Я повернулась, намереваясь уйти раньше, чем кто-нибудь заметит слезу у меня на лице, но ноги у меня подкосились. Химена и Гектор столкнулись лбами, хватая меня. Они практически вынесли меня в коридор. Гектор отмел просьбу позволить мне идти самой и понес меня в комнату.
— Кажется, у меня швы разошлись, — сказала я, чувствуя, как повязки становятся влажными и теплыми. Меня это даже обрадовало, потому что давало возможность думать о чем-нибудь, кроме той пустоты, что теперь зияла в груди.
— Ох, деточка моя, — сказала Химена. — О, Элиза.
Доктор Энзо уже ждал в моей комнате, когда я вернулась. Он впился в меня взглядом.
Мара стояла рядом с виноватым видом.
— Я привела его, — сказала она.
Гектор положил меня на кровать и отвернулся, чтобы доктор мог поднять мою сорочку и осмотреть перевязки. Я зашипела от боли, когда он отвернул их края.
Энзо проговорил:
— Безусловно, не могло быть настолько важной причины, чтобы вы…
— Я не хочу этого слышать.
Он бормотал какие-то извинения, надавливая кончиками пальцев мне на живот. Было больно, но не смертельно.
— Поразительно. Скажите мне, вас прежде когда-нибудь серьезно ранили?
Однажды я пыталась вырезать из живота амулет, но об этом мне не хотелось рассказывать.
— Я ломала пару ребер, — сказала я. — Меня оцарапали ногтями. Было сильное воспаление из-за ногтей инвирна. Они пропитывают ногти ядом, как вы знаете.
Он сдавил кожу вокруг раны и промокнул выделившуюся жидкость сухой тканью.
— Как скоро после перелома вы смогли свободно ходить?
Я задумалась. Тогда обо мне заботился Умберто. Я вздохнула, вспоминая, как он подбрасывал мне в суп листья дуэрмы, чтобы я спала, а не двигалась в путь.
— День. Было больно, но получалось.
Энзо поднял голову и посмотрел мне в глаза.
— А когда боль ушла совсем?
— Меньше, чем через неделю.
Он удивленно повел носом. Он был похож на охотничью собаку, почуявшую добычу.
Он уставился на мой живот, но я вдруг поняла, что смотрит он не на рану, а на амулет. Он осторожно потянулся к нему указательным пальцем и замер, не осмеливаясь дотронуться.
— Ничего. Можете потрогать.
Он коснулся камня, осторожно описав пальцем кружок по верхней грани.
Я почувствовала давление его пальца, но камень не реагировал, продолжая, как обычно, мягко пульсировать. Было странно чувствовать, как кто-то другой прикасается к нему. Никто этого не делал. Даже Химена и Мара не касаются его, одевая меня.
— Будто сердце бьется, — изумленно выдохнул Энзо.
Гектор продолжал смотреть в сторону, но потянулся к рукоятке меча. Он сжал ее, готовый выхватить меч из ножен в любой момент.
Мне стало неловко.
— Так что же вы хотели сказать, доктор Энзо?
Он отдернул руку, будто ужаленный.
— Ваше величество, мне кажется, хотя я и не могу с уверенностью утверждать, но похоже… — Он сделал глубокий вдох. — Я хочу сказать, что вы выздоравливаете слишком быстро.
Я нахмурилась. Хотя я получила прекрасное королевское образование, я мало что знала о врачебном искусстве. Оставалось верить ему на слово.
— И вы думаете, это как-то связано с амулетом?
— Я не могу иначе объяснить то, что у вас нет никаких следов заражения, что вы можете стоять после того, как ваша брюшная стенка была разрезана, и что после вашего необдуманного выхода мне придется просто заменить два шва.
Я решила, что подумаю об этом позднее, когда ночная темнота создаст для меня иллюзию уединения. Я сжала зубы от боли, когда он накладывал швы. Потом Химена проводила его и накрыла меня как раз вовремя, так как явился генерал Луз-Мануэль.
— Ваше величество. — Он низко поклонился, но поднялся прежде, чем я позволила ему.
Я глубоко дышала, уговаривая себя расслабиться. Генерал был так тощ и сутул, волосы его поредели на макушке, и я в очередной раз поразилась, что этот невзрачный человечек командует всей моей армией.
— Генерал, — сказала я холодно. — Меня удивила казнь человека, которого я считала преданным мне союзником. — «Удивила» — это мягко сказано, но я не хотела выказывать чрезмерную ярость, пока не услышу, что он скажет.
— Действительно, ваше величество, это было неприятно и удивительно для всех нас.
Я впилась в него взглядом. Он что, нарочно делает вид, что не понимает? Осторожнее, Элиза. Он умнее, чем кажется.
— Простите, что я неясно выразилась, генерал. Я имела в виду не столько общее недовольство, сколько то, что меня возмутило ваше решение казнить этого человека.
Он и глазом не моргнул.
— Вам через многое пришлось пройти, ваше величество. Сначала анимаг, а теперь это. Все это чудовищно. Но уверяю вас, данный вопрос был тщательным образом изучен.
— Не самым тщательным.
— Моя королева, мы изучили каждый…
— Вы не удосужились расспросить единственного свидетеля преступления.
Он очень мило изобразил смущение.
— Вы ведь понимаете, что я сама присутствовала при покушении? — выпалила я.
Химена взглянула на меня с тревогой. Иронизировать подобным образом было не лучшей идеей, особенно в присутствии стражников, которые, несомненно, ловили каждое слово, несмотря на их озабоченно отстраненные лица.
Я постаралась, чтобы мой голос звучал мягко.
— Я не хотела быть резкой, генерал, но я измучена и глубоко опечалена. Что сделано, то сделано, но пообещайте мне, что никто больше не будет наказан в связи с покушением на мою жизнь без моего ведома и согласия. Я уверена, что вы поймете мое желание участвовать в этом деле лично?
