Поэт ухватился за рукоять чинкуэды, потом снова перекрестился. Глаза у Жана Валери были пустые и фосфоресцировали, а губы складывались в странные гримасы, превращавшиеся в слова.
– Кто… ты?
– Ты хотел со мной поговорить… Поэтому я прибыл.
– Зачем ты преследуешь город?
– Хочу вечности, Вийон, – ответил ему шепот.
– Ты – Зверь?
– Я – предназначение, Вийон. Я ангел смерти. На моих рогах – десять корон. А на них – имена святотатственные. Дьявол дает мне силу, престол и великую власть.
– Кто тебя поддерживает? Кто вызывает несчастья в городе?
– Кто ведет в плен, тот сам пойдет в плен; кто мечом убивает, тому самому надлежит быть убиту мечом.[39]
– Зачем ты убиваешь?! Зачем тебе кровь, страдания и боль?!
– Я творец, Вийон. Тебе нужен для письма пергамент, а мне – кровь тел человеческих. Я устраиваю в Каркассоне мистерию смерти, потому что хочу сыграть в ней роль Спасителя.
– Как твое имя?
– Имя мое – знамение. Это имя Зверя, Вийон.
– Знамение – это малые дети, которые появляются в городе?
– Дети – мои. Все. Это обещание последнего… акта.
– Марион имеет к этому отношение?
– Иди к ней, Вийон. Я буду…
Валери захрипел, а потом свалился на кровать в судорогах. Вийон подскочил ближе, ухватил его за руку – та стала холодной как лед. Проверил пульс: тот почти не прощупывался. Звонарь бился в припадке – он умирал.
Вийон выскочил в коридор и бегом бросился к выходу. Хотел позвать кого-то из прислужников, но во тьме наткнулся на что-то мягкое, пошатнулся, упал на колени, уперся рукой во влажную стену. Словно слепец, ощупывал руками в темноте неподвижное тело человека, одетого в кожаный кабат. Труп? Задел какой-то предмет, который со стуком покатился по камням. Это была деревянная палка.
Он вскочил и помчался в сторону света. Первая ниша между контрфорсами была не заперта – решетка открыта, а камера пуста. И он уже какое-то время не слышал криков, воплей и смеха безумцев, а подозрение, от которого его обдало ледяным холодом, теперь превратилось в уверенность. Безумцы вышли из клеток и камер на свободу! Вышли? А может, их кто-то выпустил?
Он направился к выходу, одновременно потянувшись за оружием. Какая-то темная фигура мелькнула в лучах лунного света, что падал из ниши под потолком. Кто-то вертелся в камере слева, кто-то еще ползал по гнилой соломе и по полу, бормоча проклятия. Погнутая решетка камеры, где сидел гигант, осталась открытой, связка ключей все еще торчала в замке. Чуть дальше он увидел пустые оковы, потом перевернутое ведро и еще один труп – это был смотритель госпиталя. Лежал он навзничь, глядя широко открытыми глазами в свисающую с потолка паутину. Его голова была повернута под неестественным углом, а на шее виднелись пятна. Видно, его задушили и сломали шею.
Душа Вийона ушла в пятки, он побежал к лестнице. Вскочив на нее, он пролетел мимо слюнявого раскачивающегося старика, который раскинулся на первой же ступеньке. Никто больше не загородил ему дорогу. По всей видимости, безумцы ушли из госпиталя.
В мрачном вестибюле он осмотрелся вокруг, но не заметил ничего подозрительного. Двери были распахнуты настежь. Когда же он приблизился к арке, то услышал странный скрежет и хруст. Остановился и выглянул через порог.
На площади перед зданием клубился туман, сквозь который поэт различил каменную стену ближайшего жилого дома, а внизу рядом с ней скрюченного горбатого человека, который кусочком металла выцарапывал некий знак…
Горбун! Это был горбун из собора! Вийон бросился к калеке. Хотел добраться до него, повалить на землю и схватить.
Не сумел! Едва он высунулся из арки, как некая сила не позволила ему сдвинуться с места. А потом он почувствовал на шее хватку сильных, холодных как камень пальцев.
Захрипел, махнул стилетом, но чинкуэда выпала у него из рук, покатилась с лязгом по неровным камням брусчатки. Позади он чувствовал чей-то мощный торс, в ноздри ему ударил запах гнили и грязи, а над ухом он вдруг услышал тихий хриплый голос, наполнивший его ужасом:
– И так вот тебя… И так! И так! И так!
Это был великан из клетки! Должно быть, он прятался за дверьми и напал, едва лишь вор переступил порог. Вийон задыхался в его хватке, тщетно пытаясь оторвать его руки от своей шеи. Дергался, бился и пинался. Кинжал! Если бы только у него был кинжал…
Жизнь медленно покидала его. Он видел, как горбун закончил выцарапывать на стене большую римскую цифру V, а потом обернулся. Посмотрел со страхом на Вийона, сделал несколько шагов вперед, горбясь еще сильнее.
– Это не… это не я… убиваю, – проговорил он, запинаясь. – Не я. Это не я призываю… Зверя.
Вийон поджал ноги. Думал, что его тяжесть перевесит, что враг опустит руку, но просчитался. Начинал уже терять сознание. Пульс в висках раскалывал череп, сердце стучало словно молот, а перед глазами появился красный туман.
Горбун поднялся… Смотрел, как погибал его враг, его преследователь. Тряхнул шишковатой башкой, откинул со лба прилипшие волосы.
Вийон сдался. Захрипел, давясь слюной. Откинулся назад, вытягивая руки к горбуну в последнем молящем жесте.
Горбун кивнул и поднял что-то с земли. И перед самой смертью, в миг, когда краснота уже почти затопила его мир, Вийон почувствовал в руке спасительный холод чинкуэды.
Перехватил в пальцах рукоять клинком вниз и ткнул за себя, широко размахнувшись! Кинжал воткнулся в живот врага, распарывая кишки. Одержимый застонал, хватка его ослабла – и Вийон сумел вырваться из рук безумца! Качнулся и сразу ушел в пируэт. Обернулся вокруг словно юла, раз, и еще раз, и еще… с каждым оборотом нанося убийственный горизонтальный удар. Горло, бедро, колени, снова горло, глаза…
Венчая дело, Вийон с размаху воткнул нож в грудь гиганта. Безумец удивленно захрипел, затрясся. Ступил шаг к поэту, с недоверием глядя на свои окровавленные руки, потом с усилием шагнул еще и еще. Вийон отступил и оперся на колодец. Гигант шел к нему, давясь собственной кровью. Когда он тяжело оперся о лошадиную поилку, вор подскочил поближе. Ухватил за торчащую из груди врага рукоять чинкуэды и одним движением вырвал ее.
Гигант захрипел. Свалился, перевернул поилку и так и остался на залитой кровью брусчатке.
Вийон даже не взглянул на него. Туманная осенняя ночь ожила. Со стороны башни Лоре и площади Пети-Пуи он услышал вопли, лязг стали и жуткий, нечеловеческий вой. Мимо пробежала полуголая дама, которую преследовали двое выродков из госпиталя. В окрестных домах зажигались огни. Эта ночь принадлежала безумцам, которые вырвались из оков. Поэт видел, как часть одержимцев бросалась в дома, магазины, лавки, как они врывались в жилье на площади, нападая на мещан. Видел, как молодую женщину выбросили из окна, как убивали и насиловали, как поджигали дома. Часть
