О том, что все пошло кувырком, они узнали через три дня, когда в квартиру влетели перепуганные Антон и Володька.
Они ввалились в квартиру поздно, уже за полночь, когда Лика с Сергеем спали, заполошно оглядываясь, словно ожидая увидеть в квартире засаду, торопливо разулись и чуть ли не бегом прошли на кухню, так и не включив там свет. В прихожей, похолодевшая от страха Лика успела отметить нездоровую бледность Вовки, свежий фонарь под глазом, и перекошенное от злости лицо Антона. Сергей, поначалу зевающий, насторожился, нажал на кнопку выключателя. Вспыхнувшая под потолком лампочка заставила гостей зажмуриться.
— Погаси! — прошипел Антон. — Не хватало еще…
Чего ему не хватало, никто не стал выяснять, однако Сергей торопливо погасил свет, выдвинул ногой табурет и уселся напротив друзей.
— Выпить дайте, — хрипло произнес Антон.
— А ты принес? — осведомилась Лика, но, стушевавшись под взглядом Сергея, послушно вытащила из шкафчика початую бутылку коньяка и три стопки. Антон вырвал бутылку из ее рук, глотнул прямо из горлышка, скривился, и только потом разлил коньяк в стопки.
— Да что случилось-то? — не выдержал Сергей. Антон мотнул подбородком в сторону Вовки.
— У придурка этого спроси.
— Я у тебя сейчас спрашиваю, — разозлился Сергей. — Какого хрена вы приперлись среди ночи и еще в «Что? Где? Когда?» играете?
Антон выпил, замотал головой, отказываясь от подвинутой Ликой тарелочки с нарезанной колбасой, зло выпалил:
— Он цацки в ломбард отнес. Те, из салона.
Вова понуро опустил голову. Лика похолодела.
Добычу из сейфов Коростылева они даже не делили между собой, упаковали в мешок и спрятали в гараже, где Сергей держал машину. Гараж был арендован у совершенно постороннего мужика, так что связать его с Сергеем было весьма проблематично. Но перед тем, как спрятать украшения и монеты, Лика тщательно все просмотрела, а позже, когда полицейские заставили ее сделать опись похищенного, ловила себя на мысли, что чего-то в мешке с драгоценностями не хватает. Естественно, во время ограбления никто не смотрел друг другу под руки, и что-то рассовали по карманам. Лика подозревала такой исход, но думала, что у подельников хватит мозгов не светить похищенное в скупках и ломбардах.
— Вы что, дебилы? — ахнула она. — Это же антикварные украшения, а не фигня с турецкого рынка! Их же сразу заметят!
— Чего это — вы? — возмутился Антон. — Лично я ничего никуда не относил.
— Вова! — гаркнул Сергей, присовокупив несколько матерных слов, — ты…. о чем… думал, полудурок?
— Да кто ж знал то? — всхлипнул Вова. — Все как-то само собой получилось. Денег не осталось, а тут эта бранзулетка в кармане бултыхается. Ну, я ее и скинул. Раньше-то никогда осечек не было, чего бы не приносил…
Лика схватилась за сердце.
— А сейчас? — произнесла она немеющими губами. Вова пробурчал что-то нечленораздельное, а Антон, опрокинув в рот очередную стопку, ехидно вставил:
— Менты к нему приходили.
Сергей поперхнулся, а Лика, почуяв, как ноги моментально стали ватными, безвольно сползла на стул. Господи! Надо же было связаться с этими идиотами!
— И что? — незнакомым, чужим голосом спросил Сергей.
— Да ничего, — отмахнулся Володя. — Дома только мамка была, а она уже две недели не просыхает. Так что ничего они от нее не добились. Я ментовскую машину у дома увидел и заходить не стал. Сосед потом рассказал, что по мою душу были, выспрашивал, где я, когда домой вернусь, но он-то калач тертый, ничего им не сказал. Вот!
Вова откинулся назад, навалился на стенку и даже слабо улыбнулся, демонстрируя молодецкую удаль.
— Ты чего радуешься, кретин? — спросил Сергей ласковым голосом. — Это ты сейчас от ментов ушел, да и то случайно, потому что твой калач не сдал где ты тусишь. А завтра что делать будешь? Куда пойдешь?
— Ну…
Вова смутился, почесал лысую макушку и неуверенно произнес:
— Уеду куда-нибудь. Страна большая. Вернусь, когда все утихнет через месяц-другой.
Антон вздохнул и закатил глаза.
— Идиот, — произнес он с жалостливым сожалением. — Ты хоть понимаешь, что сейчас менты все раскопают, телефоны на прослушку поставят… или как там это называется? Раскопают все связи, а через тебя, дегенерата, на нас выйдут!
Вот теперь Вова, кажется, по-настоящему испугался. В полумраке, рассеиваемом только ночником из прихожей, было сложно разглядеть его лицо, разве что блик на лысине виднелся отчетливо, и вдруг этот самый блик истерично затрясся.
— Мужики, — жалобно пролепетал Вова, напрочь игнорируя Лику, — а что делать теперь?
— Что делать, что делать — сухари сушить! — рявкнул Антон. На него зашикали сразу с трех сторон и он добавил чуть тише: — Послал бог кореша… Когти надо рвать, пока не прихватили. Если менты Вову возьмут, он нас сразу сдаст, потому что тупой, как сибирский валенок.
— Да, — медленно протянул Сергей. — Надо сваливать.
— Пацаны, у меня ж… того… денег нет, — жалобно произнес Володька.
— Ты что? Все потратил? — воскликнул Антон.
После грабежа в сейфе Коростылева, помимо драгоценностей, была и небольшая кучка денег, которую поделили на четыре части. Этих денег могло хватить недели на две, а то и на месяц, если не сильно шиковать, и то, что Володька умудрился спустить все за несколько дней, не просто раздражало, а бесило до глубины души. В ответ на вопрос Антона тот лишь ниже опустил голову и засопел.
— Значит жрать и пить не будешь, — зло сказал Сергей. — И в сортир только по команде, придурок, блин!
Вова поднял голову и жалобно проблеял:
— Вы же меня не бросите?
— Не бросим, — буркнул Антон, и в вязкой атмосфере скандала его тон показался Лике недобрым. — На бывшую турбазу поедем за город, там перекантуемся. У меня ключи есть, дядька оставил, просил приглядеть. Места глухие, для отдыха не сезон. Там точно никто искать не будет. На вокзалы сейчас соваться не с руки, наверняка менты не совсем идиоты, быстро сообразят, что мы из города валить собрались.
— Сам-то дядька где? — спросил Сергей.
— В больнице. Надолго он там. Туберкулез у дядьки. А рыбаков сейчас нет, на озерке всю рыбу извели, один карась остался. Какой дурак за карасем в такую даль поедет? Да и дороги там не дай бог…
На кухне надолго повисла тишина. За окном еще шумел плохо засыпающий город. Откуда-то издалека, со стороны железной дороги, ухнул гудок пролетавшего поезда и невнятный гул диспетчерских голосов, перекликающихся нечеловеческим языком. В трубах гудела вода, видно какой-то полуночник принимал душ. Из вентиляции несло жареной рыбой. Лика почувствовала тошноту и вскочила, опрокинув стул. Зажимая рот рукой, она склонилась над унитазом, извергая из себя остатки ужина под этот тошнотворный рыбный запах. Ужас сжимал ее горло когтистыми лапами.
Сплюнув, Лика поднялась, и стала умываться,
