– Мда… – только и смог выдавить из себя король, когда Чарторыйский закончил рассказ. А потом, долго о чем-то думая, скосился на своего митрополита и спросил: – И что, все это правда?
– Ваше Величество… – неловко помявшись, начал было говорить он, но осекся под его взглядом.
– Да или нет?
– Я не могу сказать точно…
– ДА или НЕТ!?
– Да… – очень неохотно выдавил он из себя. – Обо всем сказать я не могу, ибо не ведаю. Но то, что мне известно, – правда. Хотя обычно все это объясняется иначе. Однако, я полагаю, в целом княжич прав.
– Ваше Величество, – подал голос Чарторыйский, – княжич не только обвинил Патриарха в стравливании Литвы и Московии, но и отговаривал отца от военного похода в Литву. Иван Васильевич очень хотел, прекрасно понимая, что после столь серьезных потерь защищаться нам будет очень сложно.
– Странно. Почему он отговаривал? – удивился Казимир.
– Он и против Новгорода в поход отправился неохотно. Дар у него великий к воинскому делу, но душа не лежит. Он больше к ремесленникам да купцам тянется.
– Ты так им восхищаешься, – раздраженно фыркнул король. – Так чего ему служить не остался? Клятва тебя не держала.
– Это невозможно.
– Почему же?
– Даже если бы я захотел, он не взял бы меня. Ибо считает своим врагом. Кровным. И выкуп поначалу брать не хотел. Никакой. Прямо на поле при Шелони чуть и не добил. Говорил, что нет смысла освобождать хорошего командира, что позже вновь рати на него поведет. Что это глупо. Я обещал много денег и взывал к его человеколюбию и христианскому состраданию. Но он не верил моему слову. Оттого и грамоту заставил писать. Да с уговором: второй раз поймает – повесит на суку, не глядя на то, что я князь.
– Даже так? – усмехнулся король.
– Княжич очень осторожен в выборе друзей. Да и обиды не забывает… и не прощает. Никому. Иначе с митрополитом и греками бы так не поступил.
– Патриарх хоть что-то планирует предпринять? – спросил Казимир у Григория, возвращаясь к ранее поднятому вопросу.
– Это мне неведомо. Константинополь и Афон в полной растерянности. Все произошло так быстро и… сокрушительно. Грекам ведь ныне путь в Московию заказан. Их даже и слушать не хотят, как и их оправдания. Более того, эта волна ненависти к данайцам грозит перекинуться и к нам в Литву. Ситуация очень сложная. Говорят, что Патриарх хочет собирать Собор, призывая на помощь патриархов Антиохии, Александрии и Иерусалима. Но когда это еще будет и к чему они придут, совершенно не ясно. Да и княжич. Он ныне как кость в горле. Мыслю, что, пока он жив, добром эта история не закончится.
– Опасный малыш, – после долгой паузы произнес Казимир IV.
– Да, Ваше Величество, – кивнул Чарторыйский.
– Как же так получилось, что один отрок столько всего наворотил?
– Ходят разные слухи… – уклончиво ответил князь и, увидев интерес на лице короля, продолжил: – Люди болтают, будто бы митрополит насмерть отравил не только супругу Великого князя, но и его единственного сына. Однако княжич на третий день воскрес…
– Воскрес?! – ахнул король, перебив Чарторыйского. – И кто же его воскресил?
– Сказываю, что отпевающий его дьяк так дурно псалмы пел, что княжич разозлился и захотел его поколотить за такую нерадивость. Через то и воскрес.
– Что за вздор?! И вы верите этим базарным россказням?
– Ваше Величество, – произнес митрополит Григорий, – в то верил и покойный митрополит Филипп. О том он писал еще Дионисию[91], будучи свидетелем как смерти, так и воскрешения. Он клялся, что княжич был мертв и все, кто видел его, в том были согласны. Отец тоже видел бездыханное тело сына, через что чуть рассудка от горя не лишился.
– Так, может, княжич этот вурдалак или еще какая мерзость?
– Он ходит в церковь, исповедуется, причащается. Да и говорят, что дьяка того нерадивого вперед выдвинули, о том же переживая. Вот княжич и вырвал у того дурня освященный крест, взяв в свои руки для того, чтобы бедолагу им и отходить, словно дубиной. Приговаривая за небрежное пение псалмов и чтение молитв.
– И что? Выжил тот дьяк?
– Да, Ваше Величество. Княжич хоть и бил от души, но слаб был еще по малости лет. Через год после тех событий дьяк удалился в монастырь по собственной воле. Грехи замаливать. Сказывают, что он там и поныне живет. Не прошло это все для него бесследно. Сказывают, что большего рвения и старания в чтения молитвы ныне ни у кого не сыскать во всей округе.
– А сам княжич сильно изменился после этого… хм… воскрешения?
– Те люди, кто на Москве его знал до тех прискорбных дней, сказывают, будто бы дитем он был неразумным, а стал старцем мудрым. К счастью, совершенно не кровожадный и не воинственный. Даже в Новгороде, несмотря ни на что, он старался договориться миром. И только лишь после унижения приступом взял ворота. Но и после – вновь предложил переговоры, а Детинец брал уже в интересах горожан, перешедших на его сторону. И с ландмейстером Ливонии он тоже в конечном итоге переговорами дело решил, хотя мог легко разбить. Воевать, без всяких сомнений, он умеет. И настолько хорошо, что диву даешься. Побеждает превосходящие силы легко, играючи, словно нехотя. Но особо с того не радуется и крови не жаждет. Там, в Новгороде, после ночного нападения горожан, стоящих за Литву, он был в ярости. Но не на них. А на Борецких и их союзников. И жаждал их всех на осинке вздернуть за то, что эта баба пустила под нож мастеровых.
– Может, он от другого злился? – спросил Радзивилл.
– Он ждал этого нападения. Княжич был уверен, что они попробуют напасть ночью. Подготовился. И встретил их так, что нападающих потом со стен, заборов и брусчатки соскребали. Разозлился же с того, что нападающие оказались не воинами, а обывателями. К великому счастью Марфы, она погибла при взятии приступом Детинца. Не представляю, что бы он с ней сделал, попадись она ему живой.
– Марфа погибла, – произнес король. – А как он поступил с остальными ее сторонниками?
– Всех выживших велел повесить, невзирая на происхождение. Прямо в одеждах дорогих и даже шубах. А на груди у них повесил таблички с надписью «тать».
– Что, вот так взял и повесил бояр?! – удивился Казимир.
– Да. Но прежде перед новгородским вече лишил их того достоинства, разжаловав в холопы «за измену».
– Мне тоже о том сказывали, – подтвердил слова Чарторыйского Радзивилл. – Суров отрок. Но Новгород ныне за Москву горой стоит.
– Боятся на суку оказаться?
– Он отдал все имущество противников сторонникам. Да и противников там особенно и не осталось. Погибли все. Кто во время приступа, кто на
