— Что-то случилось?
— Нет, все в порядке.
— Вань, ну я же вижу, что что-то не так. Расскажи мне, тебе полегчает.
— Маш, иди спать, ты славна потрудилась, ужин потрясающий. Спасибо.
— Но ты даже не притронулся к нему. А я действительно старалась. Так, — я встала со стула оперлась спиной о холодильник, — я хочу двадцать минут истины. Давно у нас такого не было, но кажется, пора исправлять ситуацию.
— Двадцать минут? Что ты от меня хочешь? Правды? Пожалуйста, он подставил нас. Обманул, предал мое доверие. Он уничтожил компанию. Я разрабатывал этот чертов проект почти месяц. Месяц в одиночестве, чтобы никто не знал. Мало того, что Петр слил его по неосторожности и тем самым проиграл в первом прослушивание, так потом он подкупил членов комиссии. Все стало известно дирекции фирмы. Они пришли к нам в офис, назвали меня грязным, обвинили во взятничестве и отказались работать, хотя сказали, что моя идея была стоящей. Ты понимаешь? Петр сделал это все втихую, за моей спиной, а мне улыбался и говорил, что у него все под контролем. Как, как после этого доверять людям?
— Вань, мы же не святые. Каждый имеет право на ошибку.
— Он мог позвонить и сказать мне правду? — Его голос срывается на крик. Ваня замахивается и бросает стакан в стену, тот от столкновения с каменной преградой разбивается на мелкие осколки и осыпается на пол.
— Иногда, мы скрываем правду, чтобы не огорчить близкого нам человека, надеемся, что справимся с ситуацией. Не хотим тревожить… Если бы он тебе все рассказал, то наш отдых бы отменился. Мы бы не побывали на море, мы бы не поженились, — почти шепотом говорю я. Губы дрожат от страха и волнения.
— Женщина, — Ваня больно хватает меня за плечи и с силой их сдавливает, оставляя синяки. — Ты ничего не понимаешь. Из-за того, что он мне улыбаясь врал я потерял важный контракт, а что, если итальянцы об этом узнают? Ты хоть представляешь, что тогда будет? Все мои планы, мои мечты и надежды рухнут. Нет, ты даже понятия не имеешь. Просто не лезь в это дело. Занимайся своими обычными вещами, — он трясет меня за плечи и смотрит в глаза, не отрываясь. Мне становится страшно, слезы застилают глаза, но я пытаюсь не подавать вида, только не сейчас, нельзя плакать. — Что ты там обычно делаешь? Готовишь? Вот и отлично, готовь сколько хочешь, хоть на весь город приготовь еду, но в мою работу не лезь. Никогда.
Он наконец-то отпускает мои плечи и отходит в сторону. Я прижимаюсь к стене и медленно спускаюсь на пол, собираю дрожащими руками стекла и держусь из последних сил, чтобы не заплакать.
— Брось, еще порежешься, Нина Петровна завтра с утра все уберет.
— Я сама уберу, вдруг Арес ночью захочет пить и повредит лапку.
— Перестань, ничего с ним не случится, — Иван хватает меня за руку, и я все же умудряюсь порезать руку большим осколком. Кровь быстро набирается в моей ладони и начинает капать на пол, смешивается с разлитым алкоголем, образуя яркую кровавую лужицу. — Ну вот, я же говорил, и за что на меня такие несчастья свалились.
— Несчастья, — я хмыкаю, мои мысленные дамбы все же не выдерживают и слезы начинают бежать по щекам так же быстро, как и кровь из раны. — Действительно, за что на тебя свалились такие беды. Постараюсь облегчить немного твой день, — я встаю, хватаю полотенце и зажимаю его кровоточащей рукой, стараясь остановить кровь. Иду в коридор, нахожу промокшие кроссовки, в которых гуляла с Аресом, хватаю первую попавшуюся куртку, свой дорожный рюкзак. — Поздравляю тебя с нашим семейным днем благодарения, любимый. Благодарю тебя за все. — И пока не передумала открываю дверь и выбегаю из квартиры, стараясь не оглядываться. Потому что знаю, что если оглянусь, то не смогу уйти. Вернусь и сделаю вид, что ничего не было. Выбегаю на улицу, и пока бегу к дороге натягиваю куртку. Интересно, в Англии стоит только свистнуть, как тут же подъезжают свободные такси. Что будет, если я так сделаю в Москве? Я подхожу к дороге и начинаю голосовать. Мне хватает и минуты на то, чтобы рядом со мной остановилась машина с шашечками. Я быстро сажусь на заднее сиденье и пытаюсь закрыть дверь, как мои действия перечеркивает чья-то рука.
— Ты куда собралась? — на меня смотрят удивленные глаза Вани. Он тяжело дышит, кажется, бежал.
— Мне нужно побыть наедине с собой.
— Ты можешь сделать это в комнате. Зачем уезжать? Я тебя не отпущу.
— Что ты там обычно делаешь? — передразнила я мужчину. — Обвиняешь всех во всевозможных проблемах, оскорбляешь и отталкиваешь? У тебя отлично получается, продолжай в том же духе, и ты скоро останешься один. Тогда тебе никто не помешает.
— Маш, я был не прав, выйди и мы поговорим.
— Сейчас я хочу побыть одна и как можно дальше от тебя, — я отталкиваю его руку и закрываю дверь. Пока не поздно блокирую замок и откидываюсь на спинку кресла, стараясь не обращать внимание на удары по стеклу. — Пожалуйста, поедемте уже.
— Куда Вас отвезти?
— Куда-нибудь подальше.
Глава 19
Таксист высадил меня у Марфо-Мариинской обители. Не смотря на поздний вечер ворота были открыты, будто меня здесь ждали. Я прошла по дорожке вдоль белокаменного храма в глубь монастыря, туда, где летом распускаются прекрасные цветы, туда, где можно найти покой для своей души. Розовый сад принял меня, как родную. Говорят, что на территории монастыря и сейчас действует приют для девочек-сирот, так может быть мне здесь так спокойно, потому что я такая же заблудшая сирота, которой совершенно некуда податься?
Здесь все казалось таким правильным, таким родным и настоящим. Тихие переулки, невысокие изящные здания, старинные храмы, белая каменная стена Обители — это место проникнуто духом старой Москвы, той самой, из рассказов Бунина и Шмелева. Казалось бы, это центр города,
