Серые стены, выложенные почти по самый верх белой плиткой, натасканной и наклеенной должниками местного «крестного отца», отражали яркий свет сотен плошек со свиным топленым салом, жирно чадящих фитилями. Электричество на освещение Карно не пускал, справедливо полагая, что это нецелесообразно. Какая разница, в каком освещении бродяга, идущий со стороны Телецентра или Москвы, нахрюкается для «снять нервное напряжение»? Сожрет, натюрлих, рагу из ежей напополам с мышами? Потискает сдобных и даже накрашенных мамзелек, очень сильно любящих сталкеров, караванщиков, почтальонов и, особенно, их дорожные кошели на расходы, не забывая о найденном хабаре? То-то и оно, что бродяге этому на то, какое при всем этом будет освещение, фиолетово. Да и жранина в полутьме смотрится лучше, а бабец кажется красивее и моложе… Дело свое Карно знал, экономя на всем и сдирая три шкуры с гостей. Деваться-то некуда, ничего более безопасного в округе не случилось.
А на любителей заночевать в мертвых домах почему-то частенько устраивали охоту. Кто? Да… кто только не устраивал. Само собой, чаще всего мутанты. Типа мутанты… или даже не совсем мутанты. Во всяком случае Хаунд, встречавший, натюрлих, пару таких бедняг, никогда не видел, чтобы они вскрывали горло наточенным клинком. Или разбивали голову дубиной.
Если, конечно, то не мутанты на двух ногах и с остатками разума. Например… например, жители той же Пятнашки, нанятые за половину свиной туши и несколько канистр чистой воды, добываемой ТТУ из найденного и разработанного артезианского источника прямо в одном из отнорков бункера.
Веселое место этот «Последний приют», ничего не скажешь. Столы из перевернутых катушек или сбитые из паллет для грузов. Разномастные стулья с табуретами. Барная, йа, настоящая барная стойка, с зеркальной стенкой, забранной сеткой. Открытая кухня в углу с двумя большими дровяными плитами и большой решеткой для жарки. Пианино в углу и наяривающий на нем мужик в шляпе. Говорили, Карно любил в детстве какой-то фильм про чудака, приехавшего в ковбойский городок и начавшего там всех исправлять. Натюрлих, с помощью кинематографа. Говорят, там такое же пианино было. Сам Хаунд ничего такого в детстве не видел, и, тем более, самого детства не помнил. Но верил, потому как разухабистые мотивчики, звучащие в зале, слышал неоднократно.
В общем, йа, самое нормальное место для брутального подонка вроде него. И дебила-рейдера, забравшего его… женщину. Ну, что ж… рихтиг, будем искать.
Глава четырнадцатая. Настоящие никогда не бывают бывшими
– Здорово, Хаунд.
На зверя всегда придет ловец. Во всяком случае, Карно выглядел именно охотником, решившим самолично пообщаться с гостем. Логично, ведь не так давно Хаунд сиживал здесь же с Девил, рассматривая чудо-боевой агрегат хозяина ТТУ.
– Гутен таг.
Карно, при своем небольшом росте и немалом возрасте, опасным казался даже незнакомому человеку. Бывших борцов не бывает, даже если те обросли жиром. А этот человек, боровшийся когда-то в легком весе, жиром обрасти не мог по определению. Сухой, подвижный, коротко стриженный, с ломаными ушами и острым носом, он будто заглядывал сразу прямо в душу.
– По делу или так, развеяться?
– Поесть.
– Пожрать?
– Поесть. Жрут свиньи… фрессен. Люди едят, эссен.
– Век живи, как говорится, век учись… Ничего не заказываешь?
– Принюхиваюсь.
Карно усмехнулся своей острой и зло-веселой улыбкой.
– Понял… То есть ты, Хаунд, гулял где-то неподалеку и решил зайти перекусить?
– Ходил, искал кое-чего, подумал, чего не заглянуть к старому знакомому?
– И не говори, не подумал сразу.
– Как сам?
Карно, оглянувшись вокруг, дернул ртом.
– Просто прекрасно, если разбираться. Стабильность сейчас, как говорится, штука бесценная, а у меня ее, стабильности, как говорится, вагон и тележка… много тележек. Знаешь ли, Хаунд, я ею дорожу.
Гость кивнул. «Сложно не согласиться, йа… Один пианист чего стоит. Пианистка?»
– Вер ист дас?
– Чего?
– Кто это, говорю, за музыкальным гробом?
– А… Куколка…
И Карно произнес это так невозмутимо и скучно, что сразу стало ясно – Куколка тут не просто так.
– А куда делся, ну… этот, с мордой узкой…
– Хорек?
– Йа, Хорек.
– Да, понимаешь, дружище, какое дело… крысой, как говорится, оказался наш Хорек. Исподтишка гадил мне прямо в утреннюю кашу.
– Какую кашу, камрад, у тебя тут крупы не водится, сожрали давно.
– Это, дружище Хаунд, образное устойчивое выражение.
Хаунд даже удивился, выслушав этакий речевой оборот от него-то, никогда не любившего пользоваться лексиконом, непонятным своей банде.
– Репетитора нанял?
– Чего? А, нет…
– Хрен с ним, с оборотом… Говоришь, нагадил Хорек тебе прямо в свежую яишню с беконом?
– Вот-вот, дружище, как говорится, в точку. В яблочко, я б сказал. Начал приторговывать там-сям услышанным. Нос свой совал повсюду. Сядет, представляешь, к моим бродягам, нальет им, как говорится, чего подушевнее…
– Откуда у такого хмыря чего душевнее?
– Это отдельный вопрос, Хаунд… Ты не против, что сижу тут, время твое отнимаю?
– С умным человеком чего бы не поговорить?
– Приятно, как говорится… Хорек, дружище, попалился-то как раз на джине синего цвета, представляешь? Хрен бы там с чем-то желтым, прозрачным… этого добра, как говорится, как грязи, на чем только не ставят и не гонят. А он, представь, решил окучить зашедшую к нам лярву откуда-то с Города. Вот, кстати, что за времена, как говорится, пошли, скажи мне, Хаунд? Шляются все куда попало, нет на них старых-добрых мозгокрутов с желейками.
– Желейки?
– А, все забываю про твою, э-э-э, память, как говорится. Такие, знаешь, мерзкие полупрозрачные сопли. Заползали куда повыше, растекались и ждали. А потом идешь, бывалоча, глянь-ка… стоит бродяга, который превратился в, как говорится, статую. Стоит весь как засахаренный, переливается со всех сторон. Парализовывали они, что ли, не знаю… питались долго одним человеком, потом сваливали.
– И ничего с такими не делали?
Карно вздохнул.
– Вот ты зверь, Хаунд, ты ж подумай: он стоит, глаза открытые, и, как говорится, парализованный. Что с ним сделаешь?
Хаунд дернул губой, блеснув клыками.
– Сжечь? Вместе с этой скотиной, йа?
– Да уж, дружище… Ты, как говорится, не…
– Йа, я не человек, знаю. Пулю в голову и тут же сжечь. Заодно тварь помрет.
– Угу…
Судя по всему, самому Карно такая мысль в голову не приходила. Или… про «или» думать не хотелось. Вряд ли ползучий желатин разбегался далеко. Почему не лез в бункер? Видно, ТТУ знало, как с этим бороться. А такая охрана по округе, особенно когда начали ходить за топливом, инструментами, мастерами-слесарями… и пожрать желейкам случалось всегда, и периметр один черт защищен. Темные дела творятся ночью, а кто ночью разглядит такую штуку над собой, йа?
Карно в глазах Хаунда стал еще серьезнее.
– Шайссе, что там с какой-то лярвой, Хорьком и синим пойлом?
– А, точно… Так это, как говорится, где такое видано было, чтобы с Города шлялись по поверхности? Вот и я о том же, всего два года назад только бродяги, только
