– Мы не сможем выйти отсюда, передвигаясь по поверхности, – говорит Сэм.
Но «Мэри-де-Лила», последняя станция метро на линии, находится в нескольких улицах к востоку от края барьера. Снаружи, за запечатанным двадцатым арондисманом.
Там, где сходятся девятнадцатый и двадцатый, Сэм спускается по ступенькам в скверную тьму, и Тибо идет следом. Они идут по туннелям, куда не стоило входить. Они минуют поезда, остановившиеся много лет назад. Они в подземном городе.
Тибо дышит неглубоко, осторожно, у него дрожат руки. Из тьмы проступает преграда. Руины блокпоста, заброшенного еще в самом начале, когда немцы решили, что хищники, обитающие ниже тротуара, в достаточной степени оберегают их от диверсантов.
Сэм поднимает камеру и обводит ею пространство впереди себя. Изысканный труп идет следом за Тибо.
Тибо наблюдает, не появятся ли монстры. Высматривает поезда, которые приняли сидячее положение и взялись рассказывать истории.
За пределами света их фонарей что-то пробегает. Сэм выкрикивает приказ жутким гулким голосом, и Тибо не узнает, что это за язык, – а существо вопит и мчится прочь, поэтому партизан стреляет ему вслед.
Это маленький демон, нечто вроде сморщенного человека с усохшей лошадиной головой. Голос Сэм и пули Тибо порвали в клочья его слабую защиту, и теперь он умирает.
«Я залег на дно, – жужжащим голосом бормочет существо, – чтобы вернуться домой. Чтобы попытаться вернуться домой, тс-с, я пришел сюда…»
Это единственный демон, которого им приходится убить. Тибо с трудом в это верится. В конце концов они подымаются, пошатываясь, и оказываются за пределами старого Парижа, где юноша зажмуривается от слепящего яркого света.
Прошло очень много времени с той поры, как он дышал воздухом за пределами арондисманов. Пахнет упорядоченностью. Тибо открывает глаза на крыше Дранси и ждет, что скажет Сэм.
Эта зона уже давно эвакуирована, ведь бомбы здесь сыпались дождем. Она гораздо менее затронута сюрреалистическими образами, чем знакомые ему улицы, но выглядит более разрушенной и пустынной – словом, обычные руины.
Они продвигались быстро, осторожно и тихо. Тибо лучился нетерпением, поэтому изысканный труп понемногу складывал для них пространство, так что мили до Дранси они одолели куда быстрей, чем следовало бы. Теперь солнце ползет вверх по небосводу. Тибо и Сэм смотрят через треснувшее окно в крыше на пустой коридор внизу.
– Ты сказала, что уже видела брекеровского манифа, – говорит Тибо. – Когда?
Сэм бросает на него взгляд и снова смотрит в окно.
– Почему я? – продолжает партизан. – Почему ты взяла меня с собой?
– Это ты за мной пошел, – возражает девушка. – И хорошо, потому что за тобой увязался он. – Она указывает на изысканный труп, который высится на краю крыши, словно дымоход. – Я всегда не нравилась манифам. Он бы не подпустил меня к себе.
Тибо смотрит в небо.
– Ты меня использовала, чтобы подобраться к манифу? Ради неведомо чего, спрятанного тут? Ты специально подыскивала такого, как я?
– Как ты себе это представляешь? И, напоминаю еще раз, ты сам наткнулся на меня в лесу.
– И все же… Не понимаю, как именно, однако ты меня выследила.
– Ты слишком высокого мнения о себе, – говорит она и упирается ладонями в шифер. Глубоко внутри здания тихо шумят сквозняки. – Хочешь знать правду? Правда в том, что если бы я смогла выследить такого, как ты, так бы и поступила. Потому что, да, мне нужен был человек, который дружит с манифами. Потому что мне нужен был маниф. Но я убегала от погони, и ты мне помог – вот и все. Ты сюрреалист. Ты черпаешь силы в объективной случайности. Ты хотел узнать, что такое План «Рот». Ты хотел узнать, что происходит. Ну что ж, Тибо, Париж услышал тебя. Это ты меня нашел, и никак иначе.
Она гримасничает от напряжения, и шум ветра внизу усиливается.
– Что ты делаешь? – спрашивает Тибо.
– По-твоему, УСС смогло бы вытащить нас из «Рекса»? – спрашивает она, стиснув зубы. – Господи, как тут все сложно! По-твоему, американцы смогли бы провести нас через метро? – Ее руки дрожат.
Тибо вспоминает ветер, разогнавший дымных призраков на мосту. Камера болтается на ремне, но прямо сейчас вибрирует не она, а сама Сэм, сухожилия на ее шее натягиваются, склеры темнеют. Что бы ни происходило в здании, сила туда льется не из камеры, а из девушки.
– Итак, ты хотела, чтобы я был с тобой рядом, потому что это существо слушается меня, – говорит Тибо. – Потому что оно могло попасть в кафе.
– Я ему не нравлюсь, – говорит она, выталкивая каждое слово. – Оно чует на мне запах. – Она улыбается. – Я из секретной службы, но не американской, не из УСС. Это была твоя версия. Ничего подобного. Не американцы, не британцы. Не французы, не канадцы, вообще никто. – Ее руки так вжимаются в крышу, что кажется – они вот-вот погрузятся в шифер. Раздается хлопок. Во внутреннем дворе по всему Дранси из дверей высыпают солдаты.
– Я так и не отказалась от той оккультной ерунды, про которую тебе рассказывала, – продолжает Сэм, еле дыша. – Ты уже понимаешь, о чем речь, Тибо, – ты за мной наблюдал. И тебе некуда идти, нечего предпринять. Да, ты мой враг, но нацисты – в большей степени, а еще они и твои враги тоже.
Демоны и нацисты не сработались. Им приходится сотрудничать, они связаны друг с другом, они заключили договоры, пусть это кому-то и не нравится. В этом суть магии. И С-взрыв – или что-то иное – заперло врата. Я бы хотела вызвать подкрепление, как ты сам выразился, но все пути перекрыты, потому мои наниматели и послали меня сюда. Я же родом из этого мира, я здесь не в ловушке. И я его знаю лучше любого из них.
Она открывает перед ним ладонь, и та покрыта инеем, а потом – тьмой.
– Я секретный агент, да, и я очень глубоко внедрилась. В двух смыслах. Я числюсь в рядах УСС, но это прикрытие. Я работаю на ведомство, известное как «Дурная суть». И ни ты, ни я никогда не сможем произнести его подлинное название, наши рты для такого не годятся. Это секретная служба подземного мира. Я работаю на Ад, Тибо.
Тибо и Сэм следуют за изысканным трупом по коридорам, заполненным дымом. Появляются молодые немецкие солдаты, поднимают оружие.
Сэм убивает двоих колдовскими вспышками, Тибо – третьего, не целясь. Его сердце бьется так сильно, что все тело сотрясается. Маниф обрывает еще одну атаку сюрреалистическим убийством: человек, на которого он смотрит, внезапно садится, расстегивает пуговицы, смотрит на собственное тело, ставшее клеткой, заполненной сердитыми воронами, и затихает.
«Я работаю на Ад». У Тибо кружится голова, но он не испытывает стыда. Кого он презирает больше, Ад или империалистов? Мало кто из демонов хочет остаться в Париже. Они повинуются нацистам нехотя, если вообще
