Наконец офицер остановился, еще раз щелкнул стеком и негромко, явно не стараясь напрягать лишний раз связки, заговорил. Мегафоном работал его сопровождающий, оказавшийся переводчиком. Ну, этот старался за десятерых. Особой нужды в том, правда, не было – тишина стояла едва не гробовая. Немцы молчали из чувства дисциплины, а пленные… этим шуметь было как-то не с руки.
– Господин офицер приветствует храбрых русских солдат. Он обещает, что пленные будут иметь еду, крышу над головой и медицинское обслуживание. Кто желает, может перейти на службу великому рейху…
В общем, много говорил, и всякого. И ведь слушали! Это Сергей знал, что их ждет в лагерях, а эти глаза выпучили, уши развесили и клювами щелкают. Рыбки-зайчики-птички, чтоб их. Ну и финальная фраза о выдаче жидов и комиссаров, куда же без нее. Правда, к чести этих людей, никто не бросился выпихивать из строя товарищей. Хотя ведь было кого, наверняка.
Нет, вряд ли здесь были комиссары. Даже офицеры (здесь и сейчас их называли командирами, но – какая разница?) вряд ли были. Сергей уже успел расспросить кое-кого и знал, что рассортировали пленных сразу же и всех, от лейтенанта и выше погнали в другой колонне. Здесь же рядовые да сержанты. Ну, и несколько гражданских. Так что комиссаров нет, а вот евреи…
Немец шел вдоль шеренг неторопливо, уверенно. И тыкал своей палкой. К тем, на кого он указал, тут же подскакивали солдаты и выдергивали из строя. Что же, стоит признать, дело свое фриц знал отменно, у всех, на кого он указал, а было их четверо, признаки семитской крови были, что называется, на всю рожу. Правда, Хинштейна пропустил, но у того во внешности еврейскими можно было назвать разве что темные вьющиеся волосы. Изрядное облагораживание русской, шведской и еще хрен знает какой кровью явно пошло ему на пользу. И спасло жизнь, во всяком случае, на какое-то время.
Немец посмотрел на испуганно сжавшихся евреев, чуть дернул уголком рта и махнул рукой. Тут же подошел солдат, таща на плече целую связку лопат. Бросил под ноги пленным. Офицер снова заговорил, и переводчик заорал:
– Господин офицер спрашивает, кто согласен выкопать для них могилу?
Строй молчал. Немец вновь дернул губами, повернулся к евреям и заговорил:
– Те из вас, кто выкопает могилу для всех этих русских, будет отпущен.
Скорость, с которой евреи подхватили лопаты и начали рыть в указанном им месте, впечатляла. Правда, заглубиться им позволили несильно. Немцы отобрали лопаты, пинками отогнали евреев чуть в сторону. Офицер вновь повернулся к строю:
– Ну что, видели, кто они такие? Кто согласен копать им могилу?
Шагнул вперед один, второй, третий… С десяток человек, не меньше. А еще через несколько минут работа кипела, яма углублялась буквально на глазах. Ну а когда закончили, то в нее евреев и положили. Выдали копавшим винтовки, русские, трофейные – этого добра тут похоже, было в избытке. Дружный залп – и вот могилу уже закапывают[4].
А киношники-то работают… Краем глаза Сергей видел, как возле камеры бодро крутится оператор, с невероятно деловым видом снимая все, что происходит, и с невероятной сноровкой меняя коробки с пленками. Работают, стараются, отрабатывают свое жалованье. Пропаганда у фрицев, как ни крути, на уровне и переднем крае местного научно-технического прогресса. Сняли и расстрел, и несколько дублей прохода военнопленных с разных ракурсов. После этого тех, кто участвовал в расстреле, увели, остальных же пригнали к танкам.
Вот здесь началось самое интересное. Немцы бодро прогнали перед камерой свои танки, затем принялись снимать трофейную технику. После съемок, разрешив наконец пленным сесть, растащили ее в сторону и вновь принялись снимать, но уже совсем другое кино. Для начала один из БТ поставили на пригорке, расставили камеры, на этот раз несколько штук. После этого Pz-IV, разогнавшись, ударил БТ в борт и сбросил его вниз. Получилось достаточно эффектно – многотонная машина перевернулась в жутким грохотом и улетела с крутого склона. Башня, вылетев, закувыркалась отдельно и где-то на середине пути застряла, воткнувшись пушкой в землю.
Потом сожгли броневики – те, что уже и так были поджарены. Крупным планом покажут небось… Затем снимали немецких солдат, рассматривающих танки, засовывающих руки в пробоины и забирающихся на броню. Словом, полноценная боевая кинохроника, рассчитанная на нестойкие обывательские мозги.
– Кто из вас умеет водить броневик?
Офицер выглядел донельзя довольным происходящим. Видимо, переводчик это чувствовал и разве что хвостом не вилял, дабы угодить хозяину. Смотреть на это было противно… Однако мнение Сергея никого сейчас не волновало. Чуть оттерев его плечом, встал и шагнул вперед невысокий коренастый мужик в комбинезоне.
– Я умею… господин офицер.
– Гут, гут…
Задача выглядела простой. Сесть в оставшийся броневик, проехать несколько десятков метров, а в это время танк в него выстрелит. Водителю предполагалось надеяться на то, что снаряд его не убьет. Угу, как же. Однако немецкий сержант, в отличие от простых солдат вооруженный не винтовкой, а неплохо знакомым по советскому кино автоматом, молча ткнул стволом в пузо водителю. Ну, вот и все, цинично подумал Сергей. Думать надо было, а не лезть вперед остальных. А теперь или крути баранку, или получишь пулю не сходя с места.
Броневик завелся с ужасающим треском. Интересно, у него глушитель оторвало, или его изначально не было? Тем не менее, с места машина взяла резво, и почти сразу танк, не «четверка», правда, а другой, с орудием заметно меньшего калибра, шевельнул башней, ловя бронемашину в прицел. Бах!
Как оказалось, танковое орудие, по сравнению с теми монстрами, что родились после войны, совсем вшивенькое, бабахать может на редкость громко. По ушам словно молотком врезали. А вот результат оказался каким-то невпечатляющим. Бабахнуло несильно и вдобавок далеко в стороне. Броневик вильнул и дальше пошел грамотно, то ускоряясь, то замедляясь и виляя, как пьяный. Танк рыкнул еще раз, с тем же результатом, после чего офицер безо всякого страха зашагал наперерез броневику.
Сергей вполне серьезно ожидал, что сейчас обшитое броней чудо отечественного автопрома сметет фрица, как бумажного. Все же, сколько бы грязи не вылили на красноармейцев в девяностые, они все равно оставались символом мужества и храбрости. И таран наглого фашиста в это мироощущение вписывался идеально. Переводчик, видимо, думал так же, поскольку стоял рядом с патроном совсем недолго, сиганув в кусты не хуже чемпиона по бегу. А немец стоял. И броневик, скрежетнув допотопными тормозами, замер, не доехав до него метра полтора, не более.
Пока офицер через подоспевшего, выглядящего помятым, но ни разу не сконфуженным переводчика объяснял вылезшему из броневика водителю, что надо делать, Сергей переосмысливал свои знания. Похоже, не так
