Когда стало темнее, я понял, что необходимая энергия накапливается. Капрал ушел за едой, но вернулся с сообщением о том, что всем приказали укрыться в подвалах. Кто–то думал, что ожидается налет цеппелинов, кто–то слышал рассказы о моем «фиолетовом луче». Удивительно, как быстро распространяются новости в осажденном городе. Сплетня, как говорят на Украине, рождается от голода. Мои запасные гальванические батареи были наготове. Я подсоединил их к трансформатору на случай внезапных перебоев в подаче энергии. Темнота принесла мне облегчение. Мои глаза болели. Я не мог изгнать образы крови и смерти, заполнившие мой разум. По крайней мере, Эсме, мать и, возможно, капитан Браун были теперь далеко, они мчались в Одессу, где французы поддерживали порядок, где еще оставалась надежда. Если все станет еще хуже, дядя Сеня поможет им уехать из страны на некоторое время. Я уверял себя, что если точно определю направление ветра, то смогу использовать свой луч, продемонстрирую его возможности, соберу машину с помощью капрала и отправлюсь вместе с опытным образцом к французам. Следующий поезд увезет в Одессу меня и мое изобретение, а оттуда корабль доставит нас в Париж.
Нигде не было ни единого огонька, но зазвучали артиллерийские залпы. Где–то в районе Труханова острова появлялись вспышки света. Я направил проектор на остров. Капрал попросил у меня сигарету. Я отдал ему портсигар. Он вытащил папиросу, положил портсигар мне в карман и закурил. Я подумал, видят ли большевики в бинокли огонек его папиросы. Если так — чего же они ждут в молчании и в темноте? Время от времени раздавались выстрелы. Я слышал крики, звук моторных двигателей, стук лошадиных копыт на деревянных настилах улиц — там, где снег растаял под ногами петлюровцев. Я нажал на рычаг проектора и увидел вспышку света. Думаю, я уничтожил орудие. Я обернулся к капралу, чтобы он мог разделить мой успех. Но он исчез. Церковь опустела.
Киев заполонили призраки. Я доверял инстинктам капрала больше, чем инстинктам Петлюры или своим собственным. Я позвал его, но было уже слишком поздно. Он ушел, чтобы присоединиться к большевикам или вернуться в свою деревню. Я хотел разобрать проектор, но в этот момент услышал звук шагов на лестнице. Я был так напуган, что решил: сейчас передо мной возникнут призраки или Антонов собственной персоной. Но это был Петлюра, в зеленой форме, черной шапке и с плеткой в руке. Он выглядел гораздо эффектнее, чем гетман, — стремился походить на аристократа, а на самом деле казался смешным, как герой «Узника Зенды»[124].
— Вы еще не использовали луч?
Я сообщил ему, что уничтожил орудие.
— Одного орудия недостаточно.
— Машину нужно навести на цель. Каждый выстрел требует большого количества энергии. Пока я все делал верно.
— Вы дали мне надежду. Но вы же и отняли ее.
Два генерала стояли рядом с ним, вместе с несколькими военными, младшими по званию. Все носили разную форму: одни были одеты в синее, другие — в белое, третьи — в зеленое.
— Я говорил вам, на что способен. Нужен еще день–другой.
— Антонов почти вошел в Киев. Его войско приближается. Нам нужно эвакуировать жителей. Вы могли бы остановить их своим лучом.
— Один?
— Вы же майор республиканской армии, товарищ. Вас могут расстрелять за неподчинение приказу.
Кто–то из генералов усмехнулся:
— Это правда!
— А вы уходите? — Я не мог поверить в такое вероломство.
— Мы оставляем эти позиции. У нас все еще есть сильная поддержка. Думаю, мы можем положиться на Григорьева. Велика вероятность, что Антанта пришлет нам отряды. Деникин и Краснов присоединятся к нам. Им это будет выгодно.
— Как я смогу спастись, если меня отыщут большевики? — Этот вопрос казался вполне резонным.
— Вы сможете бежать, — сказал какой–то капитан. — Вы же в гражданской одежде.
Я подумал, можно ли еще вернуться в гостиницу и собрать вещи, или их уже украли. Я отсалютовал по–военному: «Тогда я исполню свой долг». Естественно, я имел в виду долг перед теми, кто мне доверился, и перед самим собой. Не осталось никакой надежды на этот ультрафиолетовый проектор, который должен был один противостоять всей армии большевиков. Петлюра во всем ошибался. Я спросил его, где мне следует встретиться с основной армией.
Он заколебался: «Вы обо всем услышите».
Он предполагал, что меня схватят, и не хотел рисковать — ведь я мог раскрыть его новые позиции. Некоторые из генералов, казалось, явно мне сочувствовали. Другие улыбались. Я, видимо, стал для них чем–то вроде яблока раздора.
— Что, если Антонов захватит машину? — спросил я.
— Вы должны успеть уничтожить устройство.
Я думал, что он слишком верил в мою преданность, — я так и не понял, почему.
— А если они схватят меня прежде, чем я смогу его уничтожить?
Петлюра отвернулся. Жестом, выражавшим крайнее высокомерие и нетерпимость, он приподнял нагайку и стукнул по корпусу прибора. Я испугался. Тренога пошатнулась, но устояла.
— Они никогда не поймут, что это такое. У них нет денег. Они не смогут заплатить вам. Передайте это французам. Они дадут все, что попросите. — Петлюра что–то подозревал. Он был безумцем.
Я растерялся и не успел выровнять механизм прежде, чем драгоценная вакуумная труба вышла из состояния равновесия. Петлюра уже все испортил. Требовались долгие часы, чтобы перенастроить механизм. Я ничего ему не сказал.
— Вы попросили меня построить эту машину.
— Но она не работает!
— Вы ее не испытали как следует.
— Очень хорошо. Запустите ее сейчас. Уничтожьте остров.
— Я постараюсь. Вы, скорее всего, сделали это невозможным…
— Уничтожьте Труханов остров.
Я пожал плечами и направил проектор
