— Я захотел узнать, почему мы остановились.
— Из–за снега. Я все разведал. Мы опоздаем на несколько часов. Рельс сломался, очевидно, из–за мороза. Слишком много поездов. Говорят, что делают все возможное, там сейчас много рабочих. Мне следовало присоединиться к своему полку, но он уже будет на фронте к тому времени, когда я появлюсь в Питере.
Путешествуя на экспрессе Одесса–Киев, я с удовольствием проводил время в поезде, но сейчас своеобразное поведение Сергея Андреевича действовало мне на нервы. После некоторых колебаний я вернулся к себе в купе. Танцовщик лежал, свесив с кровати руки, словно изображая мертвого лебедя. Мне пришлось преодолеть это препятствие, чтобы добраться до своей постели. Я ненадолго оставил свет включенным и начал читать старый номер журнала «Флайт»[58], который раздобыл для меня капитан Браун. Самая большая статья была посвящена экспериментам Кертисса[59] с гидропланами в Америке. Мысль о судне, способном путешествовать по воздуху, земле и морю, уже приходила мне в голову. В тени медленно раскачивавшегося в такт движению поезда тела Сергея Андреевича я уснул, воображая гигантское транспортное средство, отчасти — воздушный корабль, отчасти — самолет, локомотив, океанский лайнер. Размером с «Титаник», оно пролетало бы над препятствиями, такими, как айсберги, и благодаря этому стало бы самым безопасным транспортным средством на свете. Я представил свое имя, написанное на борту корабля. Все, что мне требовалось, — несколько промышленников, наделенных воображением и верой; тогда я смогу изменить все представления о путешествиях. Поезда больше не будут останавливаться из–за снежных заносов, а движение — зависеть от состояния путей, погоды и рабочих с лопатами. По одному щелчку переключателя корабль сможет подняться в небо. А может, создать пушку, стреляющую горячим воздухом, чтобы растапливать снег перед поездом? Старомодные снегоочистители не очень эффективны.
Движение поездов в России в те дни не слишком зависело от погоды, но война повлияла на многое. Или, точнее, на мой взгляд, ею оправдывали беспорядки; позднее таким же оправданием стала революция. Теперь эти отговорки просто стали частью системы. Задержки поездов — преднамеренны. Пятилетний план предполагает, что рельсы должны ржаветь по причине редкого использования. И если читатели станут удивляться, почему все идеи, о которых я мечтал полвека назад, до сих пор не воплощены в жизнь, — пусть обвиняют в этом не изобретателей, а дураков, слишком ленивых, лишенных воображения бюрократов, которые смешивали политику и науку и вместо разработки, например, воздушных кораблей типа «Цеппелин», или удобных летательных аппаратов, или скоростных монорельсов, тратили силы на бесполезную экономию. Я иногда думаю, что Икар упал просто потому, что кто–то подсунул ему некачественный воск.
Поезд к утру немного продвинулся вперед. На завтрак Сергей Андреевич выпил лишь чашку кофе, а затем вернулся в купе, когда в ресторане отказались подавать водку. Я решил, что он собрался принять кокаин. Марья Варворовна бросила в мою сторону долгий заговорщицкий взгляд, который меня очень порадовал. Она сидела через несколько столов от меня, рядом со своей чопорной нянькой: эта женщина носила шотландку так, как будто отправлялась на битву в Каллоден[60]. Ее наряд был настолько ярким, что сам по себе мог стать оружием. Я подумал, что люди очень радовались, когда она надевала обычную уличную одежду, цветом напоминавшую линкор. У няни был длинный красный нос, редкие рыжие волосы, и даже глаза ее казались красными. Хорошо, что Марья Варворовна решила скрыть нашу предшествующую ночную встречу. Если б нянька приблизилась ко мне, я нырнул бы в сугроб, лишь бы не вступать в борьбу с таким отвратительным существом. Даже Марья оказалась одета в клетчатое платье, хотя и менее вульгарной расцветки. Эта ткань, как я позже узнал, именовалась «Роял Стюарт». Только специальным указом человеку нешотландского происхождения дозволялось носить подобный наряд. Нянька, как мне теперь известно, носила цвета своего клана — Бьюкененов. Правда, эта расцветка подчеркивала желтоватый, болезненный оттенок ее кожи.
Я никогда не разделял романтической привязанности славян к шотландцам. Эта болезненная склонность проявлялась у многих европейцев. Помню, как гораздо позже повстречал итальянца, владевшего рыбной лавкой в Холборне, — он был настолько увлечен шотландцами, что держал у себя под кроватью полное снаряжение горца на протяжении всей Второй мировой. Когда британцы окружили его гарнизон, он просто переоделся и, прихватив волынку, присоединился к английскому отряду, в котором его приняли, учитывая необычный акцент, за отставшего от Хайлендского полка. Его в конечном счете репатриировали в Англию, где он открыл свое дело, назвав магазин «Катти Сарк»[61], что в переводе с гэльского означает «рубашонка».
Но в тот момент я находился очень далеко от рыбных магазинов — сидел в роскошном, земляничного цвета вагоне–ресторане экспресса Киев–Санкт–Петербург и объедался восхитительными круассанами, мармеладом, абрикосовым джемом, сырами, холодным мясом, вареными яйцами, чувствуя на себе пристальный восхищенный взгляд очаровательной девушки, в котором читалось обещание сексуальных отношений, мне уже необходимых.
Я вспомнил, что нужно раздобыть адрес Сергея. Познакомившись с его друзьями, я бы мог узнать, где продают кокаин, а также приобщиться к богемной жизни. Кокаин, как сказал мне однажды Шура, в столице был намного дороже. Большую часть наркотиков привозили из Одессы.
Поезд прополз вперед еще немного и снова остановился. На сей раз мы ждали на запасном пути, пока мимо проходил длинный военный состав. Этот поезд, покрытый защитного цвета краской, состоял из бронированных вагонов; огромные стальные листы защищали локомотив. Над поездом развевались разноцветные флаги; на крыше находились места для пулеметчиков. На плоских вагонетках стояли орудия, защищенные мешками с песком; артиллерию охраняли озябшие солдаты в шинелях и теплых шапках, им было трудно держать длинные винтовки из–за огромных теплых рукавиц. Пассажиры жестами и криками приветствовали невозмутимых солдат, не обращавших на шум никакого внимания.
— Едут в сторону Западного фронта, — сказал молодой капитан своей очаровательной жене. — Вот что мы посылаем бошам. Все будет кончено через несколько недель.
Эти новости меня обрадовали. Я сообщил их Сереже, который лежал в купе, полностью одетый и все равно дрожавший. Он жаловался на холод.
— Я все равно не смогу приехать вовремя. Мне многие завидуют. И кому–то другому отдадут мои лучшие роли. Это станет концом моей карьеры. Ты не знаешь, как трудно сделать себе имя в балете, Дима, особенно в России. За границей гораздо легче, там конкурентов почти нет.
— Отправляйся в Париж, — посоветовал я,
