Я начал доклад почти мгновенно. Я отбросил свои записи и обратился к аудитории, иногда заговаривая с профессорами, которые почти тотчас же стали выказывать удивление. Все выглядело так, будто Иисус сел рядом со старейшинами в синагоге. Действительно, я чувствовал себя в чем–то подобным Богу. Отчасти это происходило, полагаю, из–за воздействия кокаина. Если я и не был мессией века науки, то чувствовал, по крайней мере, что мог бы стать его предтечей!
Бесспорно, мои слова немедленно оказали сильнейшее воздействие на слушателей. Я затронул проблемы ньютоновской науки в связи с современными познаниями, последние открытия в области сверхпрочных материалов, которые позволят нам построить совершенно новые типы машин — гигантские самолеты и воздушные корабли; привлек внимание к возможностям ракетных установок, позволяющих преодолеть ограничения, обычные для двигателей внутреннего сгорания; говорил об аэропланах на газовом топливе — в них следовало использовать нагревательную систему, которая позволила бы довести некоторые газы до необходимой температуры; рассказал о разновидности многоцилиндровой машины, которая могла использовать энергию сжатого воздуха, — она расстреливала бы врагов тысячами игл с полыми наконечниками, в которые несложно поместить смертоносный яд, убивающий мгновенно, независимо от того, куда попадет. Яд можно заменить наркотическими препаратами, и тогда у нас начнутся войны без смертей. Это будет гораздо эффективнее газовых атак, которым, так или иначе, можно противостоять. Я также описал чудовищные машины, в тысячу раз превосходившие размерами самые большие танки, способные пробиться сквозь вражеские позиции, хороня всех, кто оказывался у них на пути. Я коснулся нашего понимания всех современных технологических процессов и собирался перейти к более абстрактным вопросам, к электрическим атомам, когда Меркулов — этот завистливый недоумок! — вскочил и закричал:
— Я думаю, мы услышали все, что нам было нужно, Хрущев!
— Я только начал, — спокойно заметил я. — Можно еще многое сказать.
— Садитесь.
Я объяснил: они просто не поняли, что это мои вводные замечания.
— Мы поняли все, что хотели понять. — Очевидно, он страдал от угрызений совести, осознав, до какой степени недооценивал меня. Профессор говорил очень вежливо. Возможно, он хотел, чтобы я берег силы. Но в тот момент, однако, я решил, что Меркулов пытался помешать мне.
— Если вы хотите правильно оценить мой доклад, — ответил я, — то будет справедливо, если я представлю максимально полную картину. В наше время сама информация является оружием.
Старый профессор Ворсин прервал меня:
— Возможно, ваши идеи представляют интерес для врагов? Любой шпион… — Он указал в зал.
Я понимал скрытый смысл его слов, но уже давно ожидал чего–то подобного.
— Именно поэтому, ваше превосходительство, я не приводил в своей диссертации никаких точных расчетов. Если правительство пожелает ознакомиться с моими планами, я буду счастлив встретиться с соответствующим человеком в надлежащее время. Здесь я всего лишь скользил по поверхности.
— На нас это произвело впечатление, — сказал Ворсин.
Потом Меркулов сказал:
— Вы можете покинуть зал, Хрущев.
Неужели этого человека все еще могла мучить зависть? Неужто он решил уничтожить меня? Это было невероятно. Но думаю, что недооценивал его. Я не вполне понимал причины его замешательства. Председатель комиссии вынудил профессора вернуться на место. Ворсина явно расстроило отношение, проявленное Меркуловым. Он обратился ко мне весьма уважительно:
— Мой дорогой Дмитрий Митрофанович, я уверен, что вы проделали огромную работу, но затронули столько новых идей, что нам трудно осмыслить все сразу.
Я кивнул, внимательно вслушиваясь в его слова, тонувшие в шуме огромного зала. Студенты признали мой гений. Это был великий момент. Я мог видеть, что других профессоров также ошеломила моя диссертация, и решил немедля обеспечить свое будущее.
— Значит, я могу рассчитывать на получение диплома в этом году?
— Несомненно, — сказал Ворсин. — Мы подготовим для вас специальный диплом.
Это превосходило все мои ожидания.
— Специальный диплом не так уж необходим, ваше превосходительство. — Думаю, я продемонстрировал подобающую скромность и самодисциплину.
— Нет, он должен быть именно специальным, — сказал Меркулов, который начал сдаваться.
Никогда мне не доводилось испытывать такого дивного восторга. Я и впрямь не ожидал быстрого успеха. Все складывалось просто превосходно.
— Очень хорошо, ваши превосходительства. Я согласен. — Я поклонился экзаменаторам и кричащей, топающей ногами толпе в зале и поднял руку, призывая их к тишине. — Но я продолжу работу в политехническом, по крайней мере до тех пор, пока мне не предложат правительственный пост. — Ликовать было бессмысленно — мои противники достойно приняли поражение. Мне следовало так же достойно принять победу.
— Конечно, — сказал Меркулов неестественным тоном. — В следующем семестре мы все решим.
— А диплом? Я смогу получить его до Рождества?
Я предполагал, что последуют обычные бюрократические проволочки, поэтому не удивился, когда профессор Ворсин покачал головой:
— Требуется время, чтобы его подготовить. Мы все сделаем, когда вы вернетесь.
Меня это удовлетворило. И Меркулов, судя по тому, как он сидел, закрыв голову руками, был наконец окончательно повержен. Я отомстил за профессора Мазнева. Как счастлив будет мой наставник, когда, томясь в изгнании, узнает эту новость.
Триумф продолжался. Ворсин лично проводил меня со сцены. Студенты окружили меня, хлопали, свистели, выкрикивали приветствия, даже хохотали от восторга. Старший профессор приподнял руку, призывая их к тишине, но шум продолжался. Позади меня, подобно побежденному тирану, крался Меркулов. Профессор Ворсин собственноручно надел мне на голову шапку и приказал, чтобы Меркулов подозвал тройку. Я спросил, не следует ли пояснить какой–нибудь из моих тезисов.
— Позже, — сказал добрый старик, — когда у нас будет больше времени и когда вы отдохнете.
Я уверил его, что не нуждаюсь в отдыхе. Так хорошо я не чувствовал себя в течение многих месяцев. Полагаю, профессор просто не мог подумать, что подобный расход умственных сил не сопровождался физическим истощением. Само собой разумеется, меня поддерживала инъекция кокаина; мне в конечном счете понадобилось выспаться, но гораздо позднее.
Меня вывели во внутренний двор. Личная лошадь Ворсина и тройка стояли наготове. Студенты все еще приветствовали меня. Я слышал обрывки их фраз:
