Когда я закончил, в комнату вошла Марья.
— Лена! Дмитрий?
Она была напугана, дрожала, стоя посреди комнаты в меховой шапочке, все еще не сняв с руки муфту. Девушка онемела от изумления. Я улыбнулся и жестом пригласил присоединиться к нам. Думаю, я без труда удовлетворил бы их обеих. Марья закрыла дверь и ушла прежде, чем я успел предложить. Я засмеялся. Лена лежала неподвижно, рассеянно глядя на закрытую дверь. Я овладел ею в третий раз. Моя сперма заполнила ее зад, как расплавленная сталь. Она вновь отдалась страсти. Марья больше ее не интересовала. Пусть осуждает! Лена согласилась со мной. Она стала по–настоящему дикой, как восхитительное животное. Мы целовались, кусались, наслаждались теплом и молодостью друг друга. Мы собирались заняться любовью в четвертый раз, когда Марья вновь отворила дверь. Позади нее светилась газовая лампа — начинало темнеть. Она сняла верхнюю одежду. Она была в отчаянии.
— Я думала, ты любишь меня, — сказала она.
— Я люблю вас обеих. Иди к нам, — предложил я.
— Это неправильно. Разве ты не видишь?
— Нет ничего неправильного — мы живые люди.
— Мы скоро выйдем, — сказала ей Лена, — и все объясним.
— Твое тело! Что он с тобой сделал?
Лена не замечала следов любви, но теперь посмотрела на свои груди и бедра, улыбнулась, трогая их, но потом сникла. Глупая Марья вошла в Рай. Она сделала то, что Люцифер сделал с Адамом и Евой: внезапно пробудила в нас стыдливость. Маленькая дурочка оказалась змеей, принесшей грех в Сад. Я был в ярости. Я вскочил, бросился к ней, ухватил ее за волосы.
— Избавься от этих предрассудков!
— Это — не свобода… это… — Она разрыдалась, попыталась вырваться.
Но я крепко держал ее.
— Присоединяйся к нам, ты, сучка! Будь женщиной!
А потом как будто завертелось колесо. Гигантское маховое колесо, на котором мы все раскачивались. Лена кричала, танцевала нагишом между нами. Я впился в Марью, в ее одежду, волосы, тело. Мы кружились и кружились, неспособные управлять движением. Мы были уничтожены в механизме, казавшемся белым, горячим и податливым, но давившем нас, как будто мы — высокопрочный сплав. Его зубцы разрывали нас на куски. Сверкали капли крови. Постепенно визг и вопли становились все громче. Это было невыносимо. Я посмотрел на девушек. Елена была совершенно голой, одежда Марьи изодрана в клочья, одна грудь торчала наружу. Обе плакали и истекали кровью. Они умоляли меня о том, что отказывались принять. Они умоляли меня о прощении и смерти. Они умоляли о любви и неведении, которого лишились. Они просили у меня веры, которую я даровал и которую теперь они считали утраченной. Они просили Бога, кроткого, карающего Христа, который явился к ним в час откровения. Внезапно я почувствовал усталость. Я испытывал к ним только презрение. Они сопротивлялись тому, чего сильнее всего желали. Они сопротивлялись просвещению, отказались довериться мне. И, отказавшись, раскрыли свою истинную сущность — глупые, ничтожные, мастурбирующие существа. Они были готовы развлекаться невнятными романтическими фантазиями о свободной любви и революции, даже об убийстве, но не смогли отказаться от своих убогих, нелепых представлений. Они не хотели рисковать. Я взял свою одежду и посмеялся над ними. Они плакали и истекали кровью в объятиях друг друга. Умоляли меня вновь стать иллюзией, которую я позволил им создать. Я застегнул пиджак. Я не был ничем им обязан. А они были обязаны мне всем. Моя одежда стала моей броней. Рыцарь предложил спасти их разум: восславить их женственность, их первобытную сексуальность, но они отвергли мой дар. Я покинул их квартиру. Я уверен, что в годы революции они стали большевистскими шлюхами, наркоманками–морфинистками. Сталин, несомненно, уничтожил все, что от них осталось. Лишь глупцы и жертвы гипноза погибали в этих лагерях. Никого не заставляли умирать.
Я шагал в темноте вдоль замерзшего канала, отталкивая голодных и убогих, попадавшихся мне по пути. Я надеялся встретиться с Колей у «Комедиантов», но там мне сказали, что он ушел домой. Я отправился к нему и отворил дверь своим ключом. Ипполит лежал с ним в постели, среди меховых покрывал. Сам Коля спал. Ипполит разозлился:
— Убирайся!
Я направился в кабинет, чтобы выпить и отыскать еще кокаина. Я нашел какую–то польскую темную водку и залпом выпил, открыл банку с Пьеро, взял щепотку белого порошка, попробовал его и втянул в нос, наслаждаясь восхитительным оцепенением. Ипполит встал и прошептал:
— Что ты делаешь?
— Я пришел повидать Колю.
— Что с тобой такое?
— Ничего.
— Ты с ума сошел!
— Возможно, я воодушевлен. Мне не хотелось вам мешать. — Я протянул руку, попытавшись погладить его. — Тебя я тоже люблю. — Я любил весь мир.
Тогда Ипполит усмехнулся тонкой, бессмысленной усмешкой проститутки:
— О, я понимаю.
Обнаженное тело Коли сверкало золотом и серебром, когда он вошел в комнату.
— Добрый вечер, Дима. Уже поздно? — Он взял бутылку водки у меня из рук и плеснул немного себе в стакан. — Как твоя диссертация?
Я успокоился и не имел ни малейшего желания хвастаться своими достижениями.
— Думаю, защита прошла весьма успешно.
— Хорошо. Я ожидал увидеть тебя в кабаре.
— Мне надо было повидаться с женщинами.
— Отпраздновать? — спросил Ипполит. Он явно смутился.
— Попытаться.
— Женщины пришлись не по вкусу?
— Слишком молоды. Я предложил им изведать благодать моего тела, утолить мою жажду, разделить мой триумф. А они отказались.
— О, я знаю, о чем ты говоришь! — Коля рассмеялся вместе с Ипполитом. — Они — робкие маленькие создания, совсем еще девочки. — Он наклонился ко мне, как будто пьяный, и начал расстегивать мое пальто. — Они ранили твои чувства, Дима?
— Нисколько. Я просто раздражен.
— Им не хватает
